| ||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Глава 22 ОБЪЯСНЕНИЕ
- Нет, Алексей Иванович, позвольте, позвольте, я не согласен с тем, что вы говорите, что мужик Чичикова убежит. Русский человек способен ко всему и привыкает ко всякому климату. Пошли его хоть в Камчатку, да дай только теплые рукавицы, он похлопает руками, и пошел рубить себе новую избу. Н Гоголь, Мертвые души. Длинные каменные крылья здания Якутской духовной семинарии, казалось, вросли в землю. У толстой стены, из глубины наметанных к ней снегов, торчали толстые березы. Иней обметал их редкие тяжелые ветви. А в небе, из-за крыши, сверкал позолоченный крест миссионерской церкви, и ледяной ветер тянул над ним по яркой сини белые редкие тенета. Попы, чернобородые и безбородые, с якутскими, тунгусскими п русскими лицами, прошли за низкие ворота проводить генерал-губернатора. Его ждали открытые сани, запряженные рысаком. Муравьев снял шапку, перекрестился на икону; в низкой арке каменных ворот, не надев шапки, велел Струве, который тоже перекрестился, садиться, а сам простился с попами. Струве замечал перемену в генерале. Что Муравьев не верил в бога, это знали все его окружающие. Не так давно он не обращал никакого внимания на духовные учреждения. Перемена произошла, кажется, после встречи с Иннокентием, о котором несколько раз заходила речь в эти дни, так как губернатор сочувствовал идее преосвященного о переводе епископской кафедры в Якутск из Аляски. 146 Струве признавал, что Иннокентий замечательный человек. Но ему не нравилось, как язвительно старик именовал "лютеранами" деятелей Российско-Американской компании. Это больно задевало Струве... Вообще, если что-нибудь не сходилось в понятиях Струве, он мучился жестоко. Так было и на этот раз. Он не вытерпел и сказал по дороге губернатору: - Николай Николаевич, я глубоко чту преосвященного Иннокентия, но вот мне совершенно непонятно, почему он так неприязненно отзывается о лицах, возглавляющих Компанию? У Муравьева мерзло лицо, но закрываться пли отворачиваться он не хотел. А рысак набавлял хода, и встречный ветер все крепчал. - Потому что в Компанию налезли все кому не лень! - грубо, но спокойно сказал губернатор.- Заправилам Компании дороже собственная шкура, чем интересы России. Они готовили подставное лицо из Завойко, чтобы плясал под их дудку, но Завойко не дурак и ушел ко мне. Редко Муравьев высказывался так прямо, как сегодня. Струве боготворил его и не смел подумать, что генерал неправ. Но, и обучаясь в Дерпте и воспитываясь в своей семье, он усвоил совершенно противоположные взгляды. Как больно знать, что люди, которых уважаешь и даже любишь, так презирают и ненавидят все то, во что приучен верить с детства. Вопрос, заданный Муравьеву, не разрешил его сомнений. - Погубят и флот и Компанию! Чудовищная рутина! - добавил Муравьев. Но главной причиной его раздражения и озабоченности были не космополитические воззрения Струве, не ионы и немцы и не устройство епископской кафедры в Якутске. Все это были лишь дополнительные поводы. Сегодня он готовился внутренне к серьезному разговору с Невельским. Тот сказал вчера, что хочет представить новые доказательства в защиту своих проектов; он, кажется, по наивности своей еще считает сплетнями то, что было в самом деле решено, и, видно, не понимал, что дело с Камчаткой вполне серьезно, надеялся, что все повернет согласно своим "идеям". Следовало, видно, прямо и откровенно ему все сказать, тем более что изменить он ничего не мог, а считаться с решением губернатора обязан. "Показать, что я ценю его труды и планы, но, к сожалению, па этот раз они совершенно неосуществимы". В глубине души Муравьев был сильно озабочен. Казалось ему временами, что Невельской, быть может, и прав, и это его огорчало. Рысак остановился. Струве спрыгнул. Муравьев, с багровым от мороза лицом, прошел в дом. Губернатор поздоровался с Невельским и прошелся по комнате, потирая озябшие руки. Подали водку и закуску. Генерал и капитан выпили по рюмке и перешли в другую комнату. Там на большом столе лежали карты описи и старые карты. - Итак,- сказал губернатор, как бы продолжая прерванный разговор,- Амур открывает нам путь в мир. Я полагаю, конечно, что порт на Амуре возможен... Невельской светло взглянул на генерала. Он походил сейчас на молодого ученого, который с воодушевлением готов поведать о своих замыслах. - Вот вы спрашивали меня, Николай Николаевич, удобен ли будет такой порт. Вполне удобен. Конечно, устье Амура - это не Авача, но порт на Амуре неуязвим и всегда может быть подкреплен и продовольствием и воинской силой по скрытым от противника внутренним путям. С развитием тоннажа флота и с открытием других гаваней, лежащих к югу от Амурского устья, мы построим порты еще более удобные! Они будут открыты!. Порт - флот, флот - порт! - воскликнул он с таким видом, словно открыл новую формулу. Невельской, при всем своем увлечении Амуром, понимал прекрасно, что вход в лиман через бар северного фарватера не совсем удобен. Он сказал, что очень важно произвести дальнейшие исследования и, главное, искать незамерзающие гавани на юге. Муравьеву эти гавани южнее устья казались ненужной и несбыточной фантазией. Зачем? В то время как есть великолепная Авача п, главное, есть высочайшее повеление; документы составлены, ведется переписка! - Эти гавани есть, Николай Николаевич! О них рассказывали мне гиляки. Мы должны прежде всего искать гавань Де Кастри, описанную Лаперузом. На юге теплее, там удобнее жить людям, видимо, плодороднее земля. - Порт на Амуре в будущем, но сейчас порт на Камчатке! Вот мое мнение, Геннадий Иванович. Главное, ресурсы Охотска сейчас пойдут в Петропавловск. Уже в будущем году Камчатка станет отдельной областью, и Охотский порт целиком переносится туда. На Амуре же поставим пост. 148 Невельской ужаснулся, его руки задрожали. Подтверждалось то, во что он не хотел верить. - Николай Николаевич, Охотский порт нехорош, нездоровый, но переносить его нельзя! - Как нельзя? - удивился Муравьев.- Почему нельзя? - Порт плох, бухты нет, в отлив суда валяются на кошках, но Охотск надо оставить так, как он есть, Николай Николаевич. Пока не трогайте Охотского порта, иначе погубим все амурское дело. Муравьев возмутился. "Да вы в своем уме? - хотелось спросить ему.- Что это, насмешка?" - Только на Амур, но не на Камчатку,- умоляюще сказал капитан.- Вы все погубите! Будет ужасная катастрофа. Вы отдадите все наши средства прямо в руки врагов, а питать Амур, возить туда продовольствие, людей окажется нечем. - Геннадий Иванович, бог с вами! Что вы говорите! - не сдержался Муравьев.- В руки каких врагов? Какие средства? Да поймите, что нельзя далее оставлять такого порта. Мы губим суда, людей... А питать Амур первое время прекрасно будем с Камчатки. Ведь сами же вы, не доверяя Охотску, отправили свой "Байкал" на зимовку в Петропавловск? Этим вы опровергли то, что сейчас говорите! - Это так, но Камчатка оторвана, сама вечно голодная и не сможет питать Амура. И переселенцы там ничего не сделают, пока у них не будет связи со всей Россией. Амур будет питать Камчатку. А без Амура она мыльный пузырь. Николай Николаевич! Христом богом молю вас! Еще два года - и весь порт будет на Амуре. Я знаю, что Охотский порт плох, никуда не годен, знаю все... А два порта - там п тут - мы не создадим, нет судов, людей, средств. - Никогда не думал услышать от вас подобные суждения,- воскликнул Муравьев.- Никак не ждал. Да все возмущены таким портом! Поговорите с любым человеком - все проклинают Охотск! Это позор России, посмешище... Охотску не должно было существовать и сто лет тому назад. - Это напрасно, напрасно! Камчатка сама по себе - без Амура - ничто в ее современном положении, как бы прекрасна ни была Авача,- воскликнул Невельской.- Уж если действовать, так прямо! Занять устье, побережье и Сахалин! - Вы успокойтесь, Геннадий Иванович! Ведь все будет сделано. Будет экспедиция на устье Амура. Орлову уже послано распоряжение. Порт на Камчатке не исключает занятия Амура. 149 Мы пойдем и на то и на это. Что же вам еще надо? - с оттенком досады, словно упрекая Невельского в упорстве, сказал он.- Мы сразу будем занимать два важнейших пункта... - Не надо выделять Камчатку в отдельную область. Это погубит само дело! Я чувствую это. Люди, силы, средства - все пойдет туда. Камчатка не только не поможет Амуру, но будет помехой. Это ясно как божий день! - Одно другому совершенно не помешает. Муравьев сказал, что Федор Петрович ЛИТКР тоже за Камчатку и советует снабжать ее с островов Бонин-Сима. - Только Охотск н может дать Амуру жизнь. Вы погубите Амур! - Руку даю на отсечение - начнись война, англичане пойдут на Камчатку. Иначе их газеты не писали бы про Петропавловск, не расхваливали бы его. - Смотрите: Амур - юг, жизнь, это хлеб, это путь к океану, это леса. Камчатка - чудесная гавань, великий порт будущего. Нынче она почти мертва. - Англичане займут ее... - Англичане пойдут туда, где мы будем,-чуть не кричал Невельской.- Зачем же нам иметь главный пункт там, где мы уязвимее всего? В Петропавловске мы окажемся в безвыходном положении. Мало ли что могут англичане расхваливать! Зачем же нам плясать под их дудку?! А ведь мы именно будем плясать под их дудку, если станем отзываться на всякое их чиханье. Не они, а мы- должны диктовать. Мы должны привлечь их туда, где мы сильней всего. Мало ли какие пустынные бухты могут занять они во время войны. Важно, чтобы они не поразили наши главные силы, чтобы вся война была выиграна. На Амуре мы будем неуязвимы, а на Камчатке - отрезаны... - Я не могу переносить порт на Амур, который еще не занят нами, и не могу возбудить этого вопроса, пока мы не встанем там. Я могу действовать лишь на реальной почве. Ведь я гу-бер-на-тор! - воскликнул Муравьев. "Какое страшное поражение! Камчатка будет областью,- думал Невельской, идя домой.- Вместо того чтобы заниматься исследованиями, начнем возить на судах чиновников, их семьи, попов, кормить всю эту свору, строить ненужные сооружения. Хвастун Лярский или Завойко будет губернатором... А я-то надеялся, я верил ему!.." Он почувствовал, что среди этих лесов и бесконечных снегов, в этой стране он сейчас совершенно одинок и не нужен со всеми 150 своими замыслами, которым он посвятил всю жизнь. Невельской вспомнил, как собирался в путь, объездил весь Питер, искал прессы для тюков, чтобы удобнее все сложить и взять побольше груза, как в Портсмуте стал дальше от порта на Мо-дер-банку, чтобы удобнее было скрыть цель вояжа, как все подчинил любимому делу, н что не было у него иной цели, иной радости... Теперь рушилось все, что он любил больше себя, больше всего на свете. "Я не себе, не себе этого хотел,- с горечью подумал он.- Ради чего я здесь, в юртах, в тайге, бросаю море, позорю себя, становлюсь сухопутным человеком, оставляю все, к чему привык?.."
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||