Действующие лица
Анна Васильевна Либанова, помещица, 40 лет.
Вера Николаевна, ее дочь, 19 лет.
M-lle Bienaimé, компаньонка и гувернантка, 42 лет.
Варвара Ивановна Морозова, родственница Либановой, 45 лет.
Владимир Петрович Станицын, сосед, 28 лет.
Евгений Андреич Горский, сосед, 26 лет.
Иван Павлыч Мухин, сосед, 30 лет.
Капитан Чуханов, 50 лет,
Дворецкий.
Слуга.
Действие происходит в деревне г-жи Либановой.
Театр представляет залу богатого помещичьего дома; прямо – дверь в столовую, направо – в гостиную, налево – стеклянная дверь в сад. По стенам висят портреты; на авансцене стол, покрытый журналами; фортепьяно, несколько кресел; немного позади китайский бильярд; в углу большие стенные часы.
Горский (входит). Никого нет? тем лучше… Который-то час?.. Половина десятого. (Подумав немного.) Сегодня – решительный день… Да… да… (Подходит к столу, берет журнал и садится.) «Le Journal des Débats» от третьего апреля нового стиля, а мы в июле… гм… Посмотрим, какие новости… (Начинает читать. Из столовой выходит Мухин. Горский поспешно оглядывается.) Ба, ба, ба… Мухин! какими судьбами? когда ты приехал?
Мухин. Сегодня ночью, а выехал из города вчера в шесть часов вечера. Ямщик мой сбился с дороги.
Горский. Я и не знал, что ты знаком с madame de Libanoff.
Мухин. Я и то здесь в первый раз. Меня представили madame de Libanoff, как ты говоришь, на бале у губернатора; я танцевал с ее дочерью и удостоился приглашения. (Оглядывается.) А дом у нее хорош!
Горский. Еще бы! первый дом в губернии. (Показывает ему «Journal des Débats».{1}) Посмотри, мы получаем «Телеграф»{2}. Шутки в сторону, здесь хорошо живется… Приятное такое смешение русской деревенской жизни с французской vie de château[1]. Ты увидишь. Хозяйка… ну, вдова, и богатая… а дочь…
Мухин (перебивая Горского). Дочь премиленькая…
Горский. А! (Помолчав немного.) Да.
Мухин. Как ее зовут?
Горский (с торжественностью). Ее зовут Верой Николаевной… За ней превосходное приданое.
Мухин. Ну, это-то мне все равно. Ты знаешь, я не жених.
Горский. Ты не жених, а (оглядывая его с ног до головы) одет женихом.
Мухин. Да ты уж не ревнуешь ли?
Горский. Вот тебе на! Сядем-ка лучше да поболтаем, пока дамы не сошли сверху к чаю.
Мухин. Сесть я готов (садится), а болтать буду после… Расскажи-ка ты мне в нескольких словах, что это за дом, что за люди… Ты ведь здесь старый жилец.
Горский. Да, моя покойница мать целых двадцать лет сряду терпеть не могла госпожи Либановой… Мы давно знакомы. Я и в Петербурге у ней бывал и за границей сталкивался с нею. Так ты хочешь знать, что это за люди, – изволь. Madame de Libanoff (у ней так на визитных карточках написано, с прибавлением – née Salotopine[2]… Madame de Libanoff женщина добрая, сама живет и жить дает другим.{3} Она не принадлежит к высшему обществу; но в Петербурге ее не совсем не знают; генерал Монплезир проездом у ней останавливается. Муж ее рано умер; а то бы она вышла в люди. Держит она себя хорошо; сентиментальна немножко, избалована; гостей принимает не то небрежно, не то ласково; настоящего, знаешь, шика нету… Но хоть за то спасибо, что не тревожится, не говорит в нос и не сплетничает. Дом в порядке держит и именьем сама управляет… Административная голова! У ней родственница проживает – Морозова, Варвара Ивановна, приличная дама, тоже вдова, только бедная. Я подозреваю, что она зла, как моська, и знаю наверное, что она благодетельницы своей терпеть не может… Но мало ли чего нет! Гувернантка-француженка в доме водится, разливает чай, вздыхает по Парижу и любит le petit mot pour rire[3], томно подкатывает глазки… землемеры и архитекторы за ней волочатся; но так как она в карты не играет, а преферанс только втроем хорош, то и держится для этого на подножном корму разорившийся капитан в отставке,{4} некто Чуханов, с виду усач и рубака, а на деле низкопоклонник и льстец. Все эти особы уж так из дому и не выезжают; но у госпожи Либановий много других приятелей… всех не перечтешь… Да! я и забыл назвать одного из самых постоянных посетителей, доктора Гутмана, Карла Карлыча. Человек он молодой, красивый, с шелковистыми бакенбардами, дела своего не смыслит вовсе, но ручки у Анны Васильевны целует с умиленьем… Анне Васильевне это не неприятно, и ручки у ней недурны; жирны немножко, а белы, и кончики пальцев загнуты кверху…
Mухин (с нетерпеньем). Да что ж ты о дочери ничего не говоришь?
Горский. А вот постой. Ее я к концу приберег. Впрочем, что мне тебе сказать о Вере Николаевне? Право, не знаю. Девушку в восемнадцать лет кто разберет? Она еще сама вся бродит, как молодое вино. Но из нее может славная женщина выйти. Она тонка, умна, с характером; и сердце-то у ней нежное, и пожить-то ей хочется, и эгоист она большой. Она скоро замуж выйдет.
Мухин. За кого?
Горский. Не знаю… А только она в девках не засидится.
Мухин. Ну, разумеется, богатая невеста…
Горский. Нет, не оттого.
Мухин. Отчего же?
Горский. Оттого, что она поняла, что жизнь женщины начинается только со дня свадьбы; а ей хочется жить. Послушай… который теперь час?
Мухин (поглядев на часы). Десять…
Горский. Десять… Ну, так я еще успею. Слушай. Между мной и Верой Николаевной борьба идет страшная. Знаешь ли ты, зачем я прискакал сюда сломя голову вчера поутру?
