«Мерседес» бесшумно летел по трассе, только шуршание шин об асфальт выдавало его соприкосновение с поверхностью. Новейший «лайнер» был внушителен, как самолет, – его Бардаков купил позавчера. Отвалил бешеную зелень. Можно было не брать, и так два черных «хаммера» составляли обязательный эскорт его «порше-кайену», но все мало-мальски денежные мешки имели «кабанов». Требовалось держать марку.
Рабочие на заводе остались без зарплаты. В который раз. Ропщут, выкрикивают дрянные словечки, грозятся устроить голодовку и бастовать. Пусть голодуют – хрен с ними! Но работа стоять не должна, не может такого случиться!
Еще утром управляющий заводом Огурцов позвонил ему домой и рассказал о ропоте – рабочие толпятся у административного здания, настроены агрессивно. Узнали о проколе с зарплатой.
Трудный будет сегодня денек. Ропот и шатание – это дополнительная блевота, в нагрузку к основной заботе…
Бардаков нервно протер ладонью сухое одутловатое лицо (солидный, взрослый мужчина), в раздумье глядел сквозь тонированное стекло на скошенные луга, прорезанные перелесками. Трудно быть хозяином жизни, делать ее по своему усмотрению, ужасно трудно. Вначале думалось: потерплю еще немного, и дальше все пойдет как по маслу. Как бы не так! Каждый день и час ждешь дерьма. То, что затевалось в последнее время за его спиной, было самой подлой и опасной гадостью… И кем затевалось!
Он рвал себя на части, пытаясь найти выход… Все этот проклятый завод, завод, который дал ему все и все отнял!
На завод он попал еще молодым парнем, год за годом делал карьеру, учился, льстил и подсиживал. Вытерпел лихие девяностые, когда жилось впроголодь, а работалось за идею, что завод будет жить и процветать при новых хозяевах-капиталистах, прибравших к рукам лакомый кусок после махинаций с ваучерами. При новом строе Бардаков даже немного упрочил свое положение, но, невзирая на опыт и прилежание, ощущал себя уже бесправным холопом, которого могли выкинуть на улицу по любой прихоти.
К новому переделу собственности, когда по стране покатилась волна рейдерских захватов окрепших и вставших на ноги предприятий чиновниками, ментами и крупными преступными синдикатами, он, Артем Петрович Бардаков, зрелый муж и состоявшаяся личность, пришел в должности главного инженера завода фарфоровых изделий «Луговский фарфор». В то время уже вовсю шла закулисная борьба «неизвестных» рейдеров с собственниками завода, «красными директорами», давно привыкшими к тому, что приватизированный в девяностые годы двадцатого века кусок государственной собственности испокон веков их собственный. Но, несмотря на специфические суды в далеких деревнях с жуткими исками и обвинениями, прибрать завод, не имея своего человека в стане врага, было невозможно. Тогда и пришел к Бардакову случай стать богачом.
Наезд на завод осуществлялся местной мафией, на происки которой всегда можно было кивать в случае каких-то сбоев, а после завод должен был уйти основному заказчику. Прикормленные местной властью братаны напрямую окучивали директора завода Еремеева, чтобы он бросил старых хозяев и пошел под братву, оставаясь управляющим, за хорошую мзду. Но Еремеев не поверил братве – они легко обещают, только выполнять обещания не спешат. Братаны не расстроились, профильтровали весь инженерно-управленческий аппарат и вышли на Бардакова – его честолюбие и алчность бросались в глаза. Ему предложили стать боссом – завод отсудят и перепишут на его имя, а уж он тихонько распродаст его по частям всяким подставным офшорным фирмам, которые передадут акции настоящему, тайному владельцу. Поговаривали шепотом о какой-то шишке федерального уровня, приближенной к кормилу власти.
Бардакова предупредили, что денег на него не пожалеют, но держать будут на коротком поводке. Вот тогда Артем Петрович крепко задумался. Это был шанс, и шанс единственный за всю прошедшую и на всю оставшуюся жизнь. Он долго комбинировал, как извлечь из масляного предложения максимальную выгоду, и, когда нашел щелку, через которую он смог бы утащить завод только для себя одного, оставшись живым и счастливым, решительно согласился!
Этой щелкой была его жена. Да, да, любимая супруга Анна Сергеевна. Она была моложе Бардакова на пятнадцать лет, ей уже было далеко за, но она по-прежнему представляла собой аппетитную туготелую красавицу. Вообще, семья у Бардакова была идеальная: жена-лапочка, сын – двадцатитрехлетний умник, оканчивающий институт, и дочь – приятная и добрая, двадцати двух лет от роду, будущий экономист. Чего желать! Все любят папу, уходя, все целуют маму в щечку: «Как дела, мамочка? Пока, па!»
Жена досталась Бардакову уже «пользованная». Он не любил этого слова, но оно всякий раз всплывало в мозгу, когда он вспоминал молодость и первую любовь. Перед тем как стать миссис Бардаковой, юная Аня делила плотские радости с гадким прыщавым лейтенантом милиции Кожиным. Кожин был влюблен в нее по уши, но вот Бардаков все им разметал. Стала Аня женой Артемки Бардакова, мастера по литью фарфоровых чашек и блюдец, прожила с ним счастливо, принесла добрый приплод и старалась хранить в доме атмосферу семейного уюта, которую Бардаков так ценил. А Кожин стал полковником милиции и после основательной чистки рядов и переименования силового ведомства был назначен на должность главного силовика области. Это случилось как раз в момент решающей схватки за владение заводом. Он все так же любил Анну.
