Дабсон плотничал в своей мастерской. Изготавливал два стула на продажу, но работа не шла. Сиденье и спинка получились на славу, а вот ножки почему-то всё время получались кривыми. Он успел сменить дюжину досок. Все, как на подбор, ровненькие и гладкие, но вот ножки получались деформированные. Кривизна не поддавалась никакому воздействию и сводила всю работу на нет. Дабсон никак не мог взять в толк почему так происходит. Никогда прежде подобного не случалось. Да и руки словно отказывались вытачивать из досок ножки. Следовало отдохнуть, сделать передышку и подумать работа не клеится.
Пот лил ручьём и заливал глаза. Он попытался вытереть его рукавом рубашки, но… не смог. В правой руке он держал рубанок, а в левой топор. Они намертво прилипли к пальцам. Он попытался положить их на стол, но опять не смог. Попытался выбросить… и здесь неудача. А пот всё сильнее и сильнее заливал глаза. Появилась боль… он закричал и… почувствовал облегчение. В сарай вошла… Анна. Видимо, она услышала, как он кричит. Анна бережно убрала пот белым платком, осторожно освободила руки от инструментов, поцеловала в губы и с нежностью промолвила.
– Отдохни немного… а когда отдохнёшь позаботься о моей дочери. Она нуждается в тебе. Будь ей отцом… и обязательно приведи ко мне… я буду ждать, – Анна красиво улыбнулась и вышла из сарая.
– Анна! – позвал Дабсон. Но она не услышала. Зовя её по имени, Дабсон выбежал из сарая. Но и во дворе её не оказалось.
– Анна! – изо всех сил закричал Дабсон и… проснулся. Шея и лицо взмокли от пота. Руки и ноги дрожали не переставая. За семь дней прошедших после смерти, Анна впервые ему приснилась. Каждое сказанное ею слово врезалось ему в душу. Повторяя их словно молитву, он босиком, в одних трусах вышел во двор и сунул голову под кран с холодной водой.
Освежившись, он очень долго стоял и смотрел на ночное небо словно пытаясь услышать ответы на свои вопросы. Ну а потом вернулся в дом и лёг на кровать. Но сон больше не шёл хотя часы показывали четверть третьего ночи.
После небольшого усилия над самим собой Дабсон встал, оделся, взял ключи от машины, потом открыл ящичек Анны, в котором она хранила скудные украшения и… ключи от своего дома.
Дабсон не смог бы объяснить почему на ночь глядя собрался и поехал к Тори. Ему просто надо было поехать и всё тут.
Поездка по ночному городу успокаивала. Вокруг тишина. Горят отдельные уличные светильники. Обычно возле красочных вывесок с рекламой телевизоров. Новое и очень дорогое удовольствие, которое мало кто мог себе позволить. Ведь кроме покупки телевизора приходилось ещё и отдельно платить за просмотр.
Спустя четверть часа Дабсон уже открывал входную дверь ключами Анны. Вокруг темнота. Ни звука. Видимо, Тори уехала в Лондон. Ведь она даже на похороны матери не пришла. Не захотела. Мать для неё ничего не значила. Вообще ничего.
Он включил свет и осмотрелся. Пусто. Инстинктивно следуя профессиональной привычке, Дабсон бегло осмотрелся. Все комнаты пустые. Никого нет. Этого стоило ожидать.
Покидая дом Дабсон, дёрнул ручку ванной, но… дверь не открылась. Он ещё несколько раз подёргал, но та и не думала поддаваться. Он помнил, что снаружи замка никогда не было. Она закрывалась только изнутри… на защёлку. Когда эта мысль дошла до сознания Дабсона у него вырвались проклятия. Он побежал в кладовую, забрал оттуда топор и вернувшись назад стал выламывать отверстие над ручкой. Очень скоро дерево поддалось. Появилась дыра. Он просунул руку в эту дыру и отодвинул защёлку. Дверь со скрипом отворилась. Взгляду предстало совершенно белое безжизненное лицо. Тори полулежала на полу. Голова, свесившись на бок упиралась в стенку.
– Зачем? Ну зачем? – закричал Дабсон.
Он бросился на колени рядом с телом и приложил пальцы к шее. Почувствовав едва уловимый толчок, он взял Тори на руки и выбежал с ней из дома. Через минуту он уже на полной скорости мчался в больницу.
Передав Тори на попечение врачей Дабсон, никуда не ушёл. Он нервно ходил по коридору и раз за разом повторял: она знала, Анна всё знала… Господи! Как хорошо, что я её послушал…
Спустя час врачи сообщили, что им удалось спасти Тори. Судя по всему, она была сильно истощена. Положение осложнялось тем, что организм долгое время не получал воды и еды, но жизни больше ничего не угрожало. Ещё один, два дня и всё могло закончится гораздо хуже. Она могла умереть.
Дабсон облегчённо вздохнул и мысленно возблагодарил Бога. Потом поехал на кладбище к Анне, чтобы рассказать благие новости. По пути он нарвал в чьём-то саду свежие цветы. В качестве ущерба он оставил на пороге дома купюру в пять фунтов.
Цветы легли на могилу Анны.
– Я успел, Анна! Успел! Можешь больше не волноваться за дочь. Я позабочусь о ней. Да, у меня есть к ней обиды. Да, у меня в сердце полно ненависти к ней. Но больше всего я виню её за твою смерть. И всё же… я дам ей родительскую заботу… потому что ты этого хочешь…
После посещения могилы Анны в душе Дабсона возникло необычное облегчение. По пути домой его не оставляло ощущение, что она сейчас встретит его как обычно… улыбкой полной любви. Но… никто не встретил и больше никогда не встретит.
