Двери ресторана «Cicada» распахнулись перед роскошной женщиной средних лет. Ее звали Софи Морис. Она была стройна, даже худа: в черном, открытом, приталенном платье в пол, с глубоким вырезом на груди и спине. Ее светлые волнистые волосы были слегка растрепаны. Они мягко спускались вниз, привлекая внимание к сексуальным косточкам на плечах. Кожа казалось бархатной, прозрачной. Вечерний макияж подчеркивал глубину огромных зеленых глаз и нежность губ. А все ее движения: будь то поворот головы, небрежный взмах руки и надменный брошенный взгляд, говорили о многом, а именно о том, что мало кто из мужчин смог бы не заметить эту божественную красоту.
– Софи! Я ослеплен! – глаза управляющего загорелись, он расцеловал ее руки. И было видно, что все это сделал совсем не из вежливости. Джеймс Робинсон служил в ресторане тридцать лет, видел много женщин, но и его сводил с ума этот взгляд. Ему было семьдесят с хвостиком, он неизменно носил маленькие очки, был элегантен, очень приветливо улыбался и вообще был «отличным парнем». Как однажды назвала его Софи.
Вот уже несколько лет она появлялась в ресторане раз в год, и только 30 июля. Садилась в самый уютный уголок, из которого хорошо просматривался вход, пила дорогой коньяк, а потом, пробыв несколько часов, уходила. Никто не знал, в чем была причина столь странного поведения, но спрашивать никто не решался. Это была не просто женщина, это была богиня. Вот и сегодня с ее появлением в зале все изменилось. И пока Софи дефилировала к своему месту, она чувствовала взгляды дам и господ, которые просто не могли отвести от нее глаз. И даже подсвечники из богемского стекла и огромные хрустальные люстры начали светить как-то иначе, словно понимали, что они всего лишь подсветка для бриллианта.
– Джеймс, мне как всегда: «Courvoisier» и два бокала. Софи натянуто улыбнулась. Управляющий это заметил и хотел спросить, но… она опередила его:
– Не обращайте внимания, Джеймс…
Софи обвела глазами зал. Она вроде смотрела вскользь, но в тоже время это был не просто любопытный взгляд. Он был тревожным и напряженным. Она словно искала кого-то. Но, увы… И только мужчины, которые и так поглядывали в ее сторону, оживились.
Софи это заметила и позволила себе маленькую шалость, которая была недопустима в ресторане такого уровня: то ли для того, чтобы улучшить свое настроение, а скорее всего, для того, чтобы подразнить мужчин. И невинная шутка удалась: теперь все смотрели под стол, на ее ножку без туфельки, которой она мило покачивала и улыбалась при этом. Казалось бы, ну что здесь особенного? Ничего! Просто покачивать ножкой может каждая, а заставлять мужчин нервно утираться накрахмаленными салфетками, увы, дано не всем. Джеймс это заметил и подошел к Софи с улыбкой. Затем ловко налил в бокал коньяк и, наклонившись к уху, шепнул:
– Прекратите немедленно, Софи, иначе в зале случится помешательство. Она рассмеялась, но туфельку не надела. А то еще подумают, будто ей кто-то может указывать: что можно делать, а что нельзя!
– Джеймс, – обратилась Софи, – составьте мне компанию?
– О, это великое удовольствие! Джеймс щелкнул пальцем. К нему подошел помощник, выслушал своего патрона, поклонился и отправился к месту встречи гостей. Джеймс присел рядом.
– Я волнуюсь за вас!
– Не надо, – Софи прикоснулась к руке управляющего. Но если я буду пьяна, то проводить себя домой доверяю только вам. Моя визитка в клатче.
Софи заметно нервничала. Она теребила красивое кольцо с большим выпуклым бриллиантом на пальце: то снимая его, то надевая вновь. Ее скулы подергивались. Джеймс искоса, с деликатностью посматривал на Софи. По напряженному выражению глаз было видно, что перед ними мелькали какие-то кадры, вероятно из ее жизни, и она будто выбирала, с чего начать. А потом взгляд остановился… Софи резко взяла в руки бокал, поднесла к губам и выпила с наслаждением, до дна. Затем обворожительно улыбнулась и начала рассказ:
– Знаете, Джеймс, а ведь у меня есть сестра-близнец…
Управляющий удивленно приподнял брови.
– Да, мы похожи с ней, как две капли воды. Наше детство прошло в маленьком городке на побережье, где все друг друга знали. Роуз была старше меня на несколько минут, и этим многое объяснялось. Она раньше увидела белый свет, вдохнула его аромат, в то время как я, опутавшись пуповиной, никак не могла вырваться наружу. Наверное, поэтому я так полюбила свободу, с первых ее мгновений, с первого вздоха. Кислородное голодание виновато… Так по-разному началась наша жизнь. Да и мы были разные. Роуз росла спокойным, рассудительным, уравновешенным ребенком. Я же не могла усидеть на месте и не понимала слова –нет! Однажды, я чуть не лишилась жизни, решив проверить, что будет если в отверстия розетки засунуть растопыренную шпильку. Как я тогда осталась жива, до сих пор загадка. Да если бы это было только одно происшествие. Я постоянно вляпывалась в какие-то истории, дралась с мальчишками, лазила через заборы. Мои колени не успевали зажить от постоянных ссадин и ран. Соседи подозрительно посматривали на меня и шептались: – Что из нее вырастит? Прямо наказание какое-то, а не ребенок. От чертей на время взята, не иначе…– Мне было обидно, я плакала и смотрелась в зеркало, видимо ища подтверждения этих слов, а сестра успокаивала меня. А еще я ненавидела ходить в школу. Нельзя сказать, что я была глупым ребёнком, нет, просто мне было скучно сидеть за партой, в душном помещении, слушать монотонную речь и решать дурацкие задачи по математике. И если была возможность улизнуть с уроков, то я этим непременно пользовалась. Я убегала к океану и могла часами наблюдать за волнами, мечтая о большой любви, в то время, когда сестра отдувалась за меня в школе, особенно на экзаменах, пользуясь нашим внешним сходством. Роуз была прилежной ученицей и моим ангелом-хранителем. Она всегда выгораживала меня перед родителями и учителями, не читала нотаций и почти никогда не злилась. Она словно видела во мне то, чего другие не замечали. Мама с отцом много работали, и мы их видели редко: только по вечерам или выходным, но это не очень нас волновало. Нам было хорошо вдвоем. Когда Роуз корпела над учебниками, я с упоением смотрела фильмы. Бетти Дэвис и Джоан Кроуфорд были моими любимыми актрисами. Я мысленно примеряла их красивые платья, повторяла движения, пела и танцевала. Я была уверена, что могу также и пыталась копировать их. Роуз сначала искоса поглядывала на меня, но продолжала заниматься, а потом не выдерживала и закрывала учебники. Я с нетерпением ждала этого момента, и тогда уж давала волю всем своим фантазиям. Роуз смеялась и аплодировала. В комнате становилось шумно. И тогда приходил папа. Он был очень строгих нравов. Мои шоу раздражали его.
