(не) фиктивный муж

1. Пролог

Аннотация: Мою беременную подругу бросил парень. Она решилась оформить фиктивный брак за деньги. Я её понимаю...  Не понимаю, почему печать оказалась в моем паспорте, и незнакомый мужик поселился в моей квартире?!

Пролог

Всё неправильно. Это ноги должны быть в тепле, а голова в холоде. А я чувствую, что голову печёт, а ноги ледяные.

Немного мутит, кружит. Глаза не открываются с первого раза. С трудом разлепляю правый. Вижу чёрный мех. Лезет в глаз и нос. Сквозь него просматривается потемневшая фанера прямо передо мной. На ней красная надпись: «Сортавальский МЛК 1991 год, цена 35 рублей».

Всё становится ясно.

Я в безопасности, потому что такая мебель водится только на квартире мадам Курочкиной Аллы. Значит, я у неё проснулась. Рука с трудом поднимается. Ощупываю голову. Спала в шапке-ушанке, поэтому голова вспотела и плохо слышу. Стянув шапку, охаю.

Сразу слышу храп совсем рядом.

Я под стулом, стул под столом, под столом ещё спит пан Паргачевский. Лежит на спине, как в гробу, руки на груди сложены. Он молодец, знает себя, поэтому дорогой костюм тысяч за двести не мнётся. И воротничок белой рубахи светится в полутьме у пола — чистый, накрахмаленный.

Артём Паргачевский выглядит странно. Губы алой помадой накрашены, веки сливов-синими тенями обведены. Не замечала за ним таких странностей. Но вчера мы, мягко сказать, перебрали...

Пытаюсь вспомнить, с чего всё началось. Пан защитил диплом. Он у нас экономист. В этот же день Тимофей Кулаков получал диплом — тот юрист. И Курочкина отмечала годовщину брака. И я по случайности узнала, что мой парень мне изменяет. Всё так славно сложилось, что начали в десять утра... Дальше ничего не помню.

Вылезаю из-под стула. Старюсь тихо, чтобы не задеть Артёма. Думаю, его всё-таки надо разбудить, но взгляд впивается в его безмятежное опухшее лицо. И до меня доходит, что это не косметика его так разукрасила. А чей-то кулак. Пан у нас избит и пока не знает об этом. Он очень богатого папы сынок, поэтому не хочу ему портить утро. Пусть сам осознает, что натворил.

С кряхтением встаю на четвереньки. Опускаю голову, чтобы посмотреть, всё ли в порядке. Джинсы, лёгкий свитер когда-то нежно-сиреневого цвета. Я — молодец, не пустилась во все тяжкие. Только в часть из них. Делаю два шага. Передние конечности передвигаются резвее задних.

С хрустом в шее поворачиваю голову вправо. Там шестнадцать голых ног. Диван разложен, но гости легли не вдоль, а поперёк. Влезло восемь человек, и легли так мило: мальчик-девочка, мальчик-девочка. Грязные волосатые ноги — чёрные пятки и педикюр. И все под одной простыней.

Тяжко вздыхаю, поворачиваю голову влево. В чёрном мотоциклетном шлеме, кожаных штанах, косухе и сапогах-казаках спит байкер Миша. Стекло шлема запотело, «ездуна» не видать. Кругом валяются окурки, банки, пустые бутылки, упаковки из-под чипсов.

Я медленно доползаю до двери. Она открыта. Но за ней виднеются тонкие длинные ноги в порванных чулках, которые сплелись с волосатыми ручищами. Из чистого любопытства заглядываю за дверь. Госпожа Курочкина спит в неестественной развратной позе, скрутившись со своим брутальным лохматым мужем в единое целое. И непонятно, откуда у Аллы Курочкиной растут ноги. Если из ушей, то из чьих?
По косяку поднимаюсь, как вырастаю, — медленно, покачиваясь.
Встаю, заглядываю в темень коридора. Там вдоль стен, как бомжи на вокзале, спят какие-то люди.

Мяукая, обтирается об них серый котик Мурзик. Заметив живого человека, кидается ко мне, как к родной. Ведёт меня, управляет мной.

На кухню. 

Я даже ему доброго слова сказать не могу, потому что в голове летает перекати-поле, издаёт звуки пустых бутылок, катающихся полу. Во рту выжженная пустыня. На глазах пелена. В маленькую комнату не рискую заглядывать. Иду по мрачному коридору. Иду долго. Останавливаюсь на подходе к прихожей, задумчиво смотрю на дверь в санузел. 

Вспоминаю.

Санузел был напрямую связан с попойкой.

Точно!

В ванной мы делали Оливье перед тем, как пришли гости. Я привезла с собой две пластиковые бочки с варёной картошкой, солёными огурцами. Высыпали всё в ванну, накрошили колбасы, залили майонезом и бегали весь день в санузел за закуской.
Захожу в ванную комнату, включаю свет. В ванне на последнем слое салата спит сын депутата, Тимофей Кулаков. В костюме и белой рубахе, как пан Паргачевский. Рот открыт, и при каждом вдохе к нему на губы заваливается зелёная горошина. Я подхожу к старой раковине, включаю кран.

Трубы подозрительно гудят. Кран плюётся ржавчиной, шевелится Кулаков мордой в салате.

— Маркуш, — хрипит в мою сторону Тимофей. Вода в кране пошла вполне прозрачная, и я жадно припала к струе ртом. А потом и всем лицом, и частью своих белых волос.

Полегчало.

Я, раскрывши рот, откидываю свои светлые волосы назад и вижу отражение в зеркале. Оно напоминает плохую ксерокопию моего паспорта. Но хотя бы без сюрпризов. Отекла, косметика поплыла. Пана Паргачевского ждёт сюрприз.
 

— Маркуш, — снова жалобно скулит Тимофей Кулаков и хватается мозолистой рукой за край ванны. Кулаки разбиты, и я даже представляю, об чьё лицо. — Я пропитался твоим Оливье.