Пролог
«Что так больно-то, мамочка… Кости выворачивает и кровь, как будто
кипит. В голове тысяча молоточков: тюк-тюк-тюк! Так всегда после операции? И
звуки эти странные, откуда в палате щебет птиц? Окна точно не отрыть — зима на
улице. Или это для расслабления? Чтобы после наркоза легче приходить в себя…
Больно… Выключите этих долбаных птичек»!
— Поднимайся! Ррразлеглась!
— Изыди, — прохрипела и даже это единственное слово я с трудом смогла
выговорить, ощущение, словно я выпила парочку бокалов чего-то расплавленного.
— Вставай! Сгоррришь, — прорычал тот же противный голос.
— Не могу, мне нельзя, я после операции, — вновь прохрипела, так и не открыв
глаза, даже сквозь смежённые веки, было больно от слишком яркого ослепительного
света.
— Дуррра!
— Сссама такая, лучше воды принеси… Ай! Совсем что ли?! — воскликнула,
почувствовав удар в лоб чем-то острым, и тут же меня кто-то дёрнул за волосы.
— Уходи! Быстррро!
— Ну всё, сама напррросилась, — прорычала я и всё так же с закрытыми
глазами, опираясь на кровать (почему-то твёрдую) — поднялась, — так… ща, глаза
открою.
— Быстррро!
— Да что же ты… Ой… мамочки! — всхлипнула я, с недоумением осматриваясь.
— Где я? — промычала, с недоумением осматриваясь, — это ещё наркоз
действует?
— Выйди из кррруга!
— Ты где, Говорилка? Аааа, больно… тело горит! — кожу жгло так, будто меня
пару раз окунули в кипящее масло, — уберите! Уберите огонь! Аааа…
— Шаг сделай!
— Не могу, — прохрипела, падая на колени, одновременно пытаясь стащить с
себя, как мне казалось, пылающую на теле одежду.
— Умрррёш! Сгоррришь!
— Да что б тебя, — прошипела, встав на четвереньки, с
трудом, переставляя руки и ноги, поползла за черту.
Дремучий лес с мохнатыми и покрытыми мхом, елями и соснами, каменный алтарь
со странными желобами, разбросанные серые камни кругом, с проросшими сквозь них
дикими цветами, всё это никуда не исчезло, глюки ползли со мной.
— Вышла, — произнесла Говорилка, в её голосе послышались довольные нотки.
«Почему я решила, что это ОНА, со мной говорит»? — это были мои последние
мысли, а потом меня поглотила серая мгла.
— Поднимайся! Ррразлеглась.
— Ты не оригинальна. И кто вас так учил общаться с пациентами? И вообще, я
отказываюсь разговаривать, пока мне не дадут воды, — высказалась, продолжая,
валятся на травке. Не знаю, сколько я была в отключке, но солнце уже так не
слепило, хотя над головой не было видно даже небольшого клочка неба, густые
ветви деревьев создали довольно плотный свод.
— Ррруку пррротяни… вода там.
— Угу, — пошарив руками вокруг себя, словно рисуя на снегу звёздочку,
наткнулась на что-то похожее на бутыль, — спасибо, Говорилка.
— Пей и пошли.
— Ага, щас, — пробормотала, поднося ёмкость к носу, — фу, что за бурда?
— Настой помёта летучих мышей и ррромашка
— Брр, — выплёвывая изо рта набранную жидкость, — ты сдурела, Говорилка,
предупредить заранее нельзя было.
— Пей, нет там ррромашки, зато силы восстановит.
— Нет, спасибо, да и жажда прошла, — отказалась, отставляя подальше от себя
подозрительную жидкость, — и куда меня глюки занесли? Яркие ещё такие…
— Остррров ведьм.
— Угу, нормально, куда ещё… бывший муж всегда мне говорил, что я ведьма.
Ладно, подождём, должно же отпустить, — откинулась на траву, забросив руки за
голову, принялась разглядывать веточки, хорошо лежат, наслаждаясь отличной
погодой, — интересно, анестезиолог сказала максимум два часа и должно пройти.
Видимо, мне забористый состав попался или организм не принял, а что? Спиртное
же не переношу, может, и наркоз тоже.
— Ты всегда такая болтливая?
— Это риторический вопрос? И вообще, ты мой глюк и должен меня поддерживать
и во всём соглашаться, — буркнула, подрыгивая ногой, — а вообще хорошо — уснула
зимой, очнулась летом на травке. Вот ещё бы, плед и стаканчик прохладного
напитка… уммм.
— Не могло пррритянуть серррезную… — почти с завыванием протянула Говорилка,
— теперррь мучайся с ней.
— А ты не мучайся, просто исчезни… чёрт всё же лежать неудобно, камень что
ли в попу упирается?
— Ррритуальный нож.
— Что?! Говорилка, ты не глюк, ты тормоз! — рявкнула, вскакивая на ноги, —
что за фигня?!
— Ррритуальный нож, — повторила Говорилка, в её голосе слышалась издёвка.
— Вижу, что не булочка с изюмом! Что он здесь делает? И когда меня уже
отпустит? А?! — уперев руки в бока, я уставилась на огромный нож с деревянной
резной ручкой, лезвие которого было размером больше чем две мои ладони, —
кровь? Моя? Я поранилась?
— Всего паррру надрррезов.
— Так… Села и успокоилась, — пробормотала, сев на землю, уставилась на свои
руки, вернее, уже не мои, — где маникюр? Кольцо? Шрамик? Ай!
Ущипнув себя за руку, окровавленными пальцами, я убедилась, что это всё ещё
я, но блин! Больничный халат превратился в странный белый балахон, весь в
кровавых разводах. Ноги босые и грязные, вместо короткой стрижки — коса.
Раскидистые кроны вековых деревьев над головой, сквозь который едва
пробивались лучи, темнеющее сумрачное небо, алтарь и всё вокруг настоящее и
даже запах прелой травы приятно щекотал нос. А та противная дрянь в бутылке,
действительно помогла справиться с жаждой. Да и сил прибавила, казалось, что
сейчас горы сверну. Запустив пальцы в траву, откинула голову и, прикрыв
глаза, зашептала: хочу назад, хочу назад.
