В некотором царстве, в житейском государстве жила – поживала Лелька. Красотою лепа, бровями союзна, а коса русая до самого пояса. Одним словом, загляденье! Ума две палаты, в голове всё не помещалось. Излишки через язык выходили. На все руки была мастерица, прекрасная девица!
Всё в её руках кипело да горело, особенно в тот, неровен час, когда уборкой занималась, да про борщ на плите забывала. А уж коли подружка подколодная на молочай рябиновый заглянет, то всё, пиши пропало. Любому делу конец, а болтовне начало. Сматывались сплетни в клубки до конца рабочего дня. До предела, пока сон их не уморит. Свесив набок натруженные языки, обессиленные девчата засыпали.
В моменты девичьих посиделок на добрую половину населения икота нападала. Да так сильно, что только косточки трещали. Настолько тщательно подружки их перемывали.
Подружку Лелькину за глаза прозвали Найдой, а в глаза стеснялись. Уж больно сварливая да сердитая девица выросла. Прозвище такое прилипло к ней, потому что дома не сиделось. Всё больше по гостям бегала, везде свой нос совала, сплетни в дырявый мешок собирала.
Стряпать да кулинарить не умела, а точнее не хотела ручки свои белые утруждать. Но покушать очень любила. За милую душу могла полупудовую кулебяку умять. На турниры по обжорству первая бежала, в очередь становилась. Спешила записаться на участие. На турнире она семерым фору давала. За минуту всю конкурсную выпечку слопает. Осьминой квасу запьёт, крякнет. Скатертью усы квасные под носом вытрет, а глаза голодные. Сидит, не уходит, добавки ждёт. Судьям приходилось насильно её из-за стола выпихивать.
– Финиш! Финиш!
В награду ей давали курочку, несущую золотые яйца. Так она прямо там рябушку тюкнет, ощиплет да на угли. Столько урону принесла царству, и подумать страшно. Распорядителю было велено озвучить государев указ. Гласивший, что отныне объедальные турниры закрыть. Лотереи не проводить, народ на халяву не кормить. Призовых курочек рябушек экономить. Так как победитель заранее известен, смысла в соревновании нет. Публика покупать входные билеты отказывается. Дескать, зевакам зевать скучно. Интерес утрачен:
– Дайте нам хлеба и зрелищ. А этого троглодита мы уже знаем.
Марусе трудно было с таким аппетитом дома усидеть. Все съестное быстро заканчивалось. Мать не успевала горшки и кастрюли отмывать, да от готовки отдыхать. Собственноручно выпихивала чадо своё единокровное на прогулку. Вот и ходила бедняжка по знакомым столоваться на шарманку. Да брехнёю делиться. Честные люди, завидев её издали, второпях ворота запирали. Окна ставнями закрывали. Задували свечи. Через раз дыша. Как мыши, сидели на печи. Делали вид, что дома никого нет.
– Что-что? Борщом пахнет? Нас нет, а борщ есть. Вчерашний! Если любите вчерашний борщ, то приходите завтра!
Те, кто посмекалистей, завидев обжору, прятали всё съедобное в погреба. Незваная гостья в двери заходила, жадно избу взглядом обводила. Тяжело вздыхала. Видела, что поживиться нечем. Несолоно хлебавши уходила.
Так потихонечку её отвадили все жители царства. Кроме Лельки. Она подружку свою любила, чувствовала в ней родственную душу. Да и дни рождения у них совпадали. А в профиль носы похожие. Обе курносые, в задорных веснушках.
Подружка по паспорту Марусей значилась. Имя прекрасное, энергетически сильное. Корнями по своему происхождению за имя рек Пречистой Девы цеплялось. Да только испохабила она его. Отсекла сакральную связь делами погаными от своего Ангела Проводника.
Её душа желчью под самое горлышко напиталась. Стала тяжелее валуна путеводного. Того самого, что на жизненном перепутье у трёх дорог стоит. Надписями, указателями предлагает судьбу с судьбой свести или развести. Кто как выберет.
Надоело Ангелу Хранителю на ручках её носить. От скверных ситуаций оберегать. Потому как чаще Маруся эти ситуации сама создавала. Добрым людям покоя не давала.
Ангел мучился с нею восемнадцать лет. Однажды плюнул в сердцах. Да на поклон к начальству отправился. Челом бить. С порога на колени грохнулся, по чину представился и на пальцах разъяснил, какой изумруд ему достался.
– Отец моей души! Свет Сокровеннейший! Сил моих нет! Закончились! Уже не хватает моего ангельского терпежа. Лучше низвергни меня в гиену огненную. Опали крылья мои пламенем гнева твоего праведного.
Отец мой, сам себя породивший! Возвышенный и высочайший! Правящий сам собою. Сердце сердец. Слово словес. Не могу я больше! Сними обязательства. Кандалы неподъёмные. Иначе сам скоро в демона обращусь. Начну ей советы давать, как сподручнее следы замести. Получше прятать концы в воду. Чтобы улики пропадали без вести. Настолько порученная мне девушка хитра. Да нутром черна.
Мне самому от себя страшно за то, что распирает меня от любопытства и предвкушения сам факт, какую хитрость это порождение ада выкинет. Кому следующему напакостит. Ох и изощрённая она в науке козней!
Устал я бесполую Душу пасти. Отче мой, от неё одни напасти. Ты меня на вольные хлеба отпусти. Дай недельку отдохнуть и в себя прийти. А иначе за себя не ручаюсь. По своему дело разрешу. Боюсь, не сдержусь и её порешу. Потеряна она, пропащая. Её не спасти. Не будет мне тогда прощения. Ни в субботу, ни в воскресение!
