Никто не может точно назвать возраст, с которого человек, пришедший дышать земным воздухом, запоминает себя. Одни смутно помнят происшедшее с ними события лет с трёх-четырёх, другие ещё позже, а вот Олег Родин помнил себя с двух лет, и, скорее всего, причиной этому была война.
Олег родился в Сталинграде в мае 1940 года, и когда ему пошёл третий год, в августе 1942-го, на его город посыпались бомбы, тысячи бомб. Город загорелся, город разлетелся на куски и крохи от взрывов этих воющих и гремящих бомб и крупнокалиберных снарядов, горела Волга, куда стекала пылающая нефть из повреждённых хранилищ. Страх, растерянность и ужас стояли в глазах военнослужащих, оборонявших город, и коренных жителей, гибли солдаты, гибли миряне. За первые дни бомбёжек и атак гитлеровцев пало несколько тысяч человек, а кто из граждан уцелел, перекочевали в подвалы, овраги и щели. Мама Олега едва успела собрать кое-что из детской одежды и еды и нырнула в бомбоубежище, благо жили на первом этаже и дверь в подземелье была в их подъезде. А в городе продолжало гореть всё, что могло гореть, трупы с улиц никто не убирал, военным было не до этого, танки и пехота врага захватывали городские кварталы, а самолёты с чёрными крестами, казалось, не покидали небо Сталинграда, продолжая методично сбрасывать на город свой смертоносный груз.
Родины жили на Нижнем посёлке завода «Баррикады», это что над Волгой, здесь было жильё для руководства военного предприятия, ведущих инженеров и учёных. Дед Олега работал заместителем главного конструктора и был эвакуирован с частью заводских специалистов завода в Кемеровскую область ещё в начале сорок второго года, отец малыша после четвёртого курса механического института ушёл на фронт, а бабушка по отцу умерла от какого-то острого заболевания в животе, едва успев увидеть внука. Олег с мамой Аней жили в большой квартире вдвоём, а в холодном сыром подвале так их было много: дети, мамы, старики, инвалиды. На всю жизнь запомнил Олежка серо-чёрные закопчённые стены, запах дыма, грохот снарядов и бомб, а с осени – холод и голод. Мальчишки десяти лет и старше утром отправлялись на Волгу за водой и на поиски любой пищи, часто бывало, что возвращались ни с чем и не все.
Завод по-прежнему продолжали бомбить, к ночи в подвале появлялись солдаты и ополченцы, которые пытались отстоять предприятие, они-то и делились хоть какой-нибудь едой с малышами. Олег запомнил большой кусок сахара-рафинада, который ему в ручонки вложил солдат и сказал:
– Это тебе, маленький мой. У меня точно такой же сын и зовут его Олег.
– И моего Олег, – ответила мама.
– Ну вот попал в точку! Живи, Олежка! Обязательно выживи в этой мясорубке. Может, и моему сыну кто-то поможет выжить.
Немцы напирали, ополченцев и солдат оставалось всё меньше и меньше, не видно было и отца неведомого Родину тезки Олега. Однако в октябре солдат в бомбоубежище прибавилось и не просто прибавилось, они спали почти друг на друге, но это было недолго. Бои начались отчаянные, ружейная стрельба и взрывы слышались от рассвета дотемна, даже ночью полностью не утихали. Военных в убежище с каждым днём становилось всё меньше и меньше, пайки, которыми солдаты подкармливали женщин и детей, уменьшились до такой степени, что бывало никому и маковой росинки в рот не попадало. В один из холодных дней поздней осени бойцы принесли в подвал много плиток шоколада: комдив Людников разрешил вскрыть резервный продовольственный склад. Это потом, уже взрослым парнем, Олег узнает, что они находились на так называемом героическом острове Людникова размером 700 на 400 метров, с трёх сторон были немцы, а сзади – начинающая замерзать Волга; снабжение было затруднено, продовольствие сбрасывали с самолётов, а боеприпасы доставляли ночью по воде. На одного бойца приходилось только по тридцать патронов и 15–20 грамм хлеба, но они стояли, потеряв за сорок дней около полутора тысяч человек. Дивизия сражалась своим и трофейным оружием, так и не пустив фашистов к великой русской реке. В декабре уставшие и голодные солдаты нашли в себе силы и пошли в атаку, соединившись по флангам со своими. А концу января враг был полностью повержен.
Олег помнил яркий солнечный свет 2 февраля 1943 года, лучи играя блестели на сугробах на фоне звенящей тишины, её нарушал только скрип шагов по напрочь замёрзшему снегу. Мамы держали детей на руках. Не пускали их ходить и бегать. Кругом ещё были мины и трупы, останки замерзших безжизненных тел солдат, наших, немцев, румын, итальянцев, австрияков и кто его знает кого ещё. А ведь совсем недавно это были живые люди, и как можно по ним ходить, их нужно хоронить! И хоронили! Каждый стоящий на ногах житель города обязан был упокоить пять трупов в день, вот и грызли замёрзшую землю женщины, старики, подростки.
– Люди, люди, зачем вы убиваете друг друга? – причитали женщины, уставшие от ада жизни в полностью разрушенном городе.
А дальше в памяти мальчугана сохранились только радости, их было много, потому что радовало всё. Радовало, что появилась еда. Немного, но регулярно. Радовало, что заработал детский сад, нашлись какие-никакие игрушки, воспитатели читали детям сказки, разучивали песни, и мама, она всегда была рядом, она работала поваром в этом же садике. Как же было не радоваться, когда детишек мыли настоящим мылом и укладывали спать на белые простыни, как радостно было бегать по зелёной траве и щипать зелень с детсадовского огорода. Вы когда-нибудь пробовали ботву редиски? Нет? Тогда вы не представляете, какой она была вкусной!
