Волк в ее голове. Часть II

Я подошёл, и вот мгновенный,

Как зверь, в меня вцепился страх:

Я встретил голову гиены

На стройных девичьих плечах.

На острой морде кровь налипла,

Глаза зияли пустотой,

И мерзко крался шёпот хриплый:

«Ты сам пришёл сюда, ты мой!»

«Ужас», Н.Гумилев

Слушайте, вы же знаете выражение «олень в свете фар»? Если не знаете, суть такая: по ночному лесу едет машина, к ней на дорогу выходит рогач, попадает в свет фар и застывает, как… как холодец. Ага, наверное, это не лучшее сравнение для подобной ситуации, но оно неплохо изображает консистенцию животного после свидания с бампером.

Шансов выжить – ноль.

Вы решите, что парнокопытное тупит, раз не убирается с дороги. Но по факту оно:

а) ослепло от света,

б) думает.

В самом деле думает: бежать или нет? Крупная угроза или маленькая? Быстрая или медленная?

Ни фига не понятно, и два белых шара с рёвом надвигаются из темноты.

Сейчас Диана смотрит на меня как этот самый олень, и я отвечаю тем же. Челюсть трясёт, в ушах звенит, в голове пусто. Вакуум. Шаром покати. Столько времени, эмоций и сил кануло на поиски, что мне необходима перезагрузка, как компьютеру.

Пряди смоляной чёлки Дианы подрагивают от ветра и то закрывают, то открывают лицо. В ранке на нижней губе собирается багровая капля, соскальзывает вниз по подбородку и падает в лужу под ногами.

Хлоп.

Хлоп.

Чёрные, нефтяные глаза Дианы расширяются, рот приоткрывается.

– Губку-Боба зарезали, – чистым, звонким голосом говорит она.

– Эф-ф… Че?

Смысл и звук слов доходит издалека, как из-под воды. Я медленно опускаю взгляд и осознаю, что до сих пор обнимаю Диану. Нет, не обнимаю – стиснул её плечи, будто держу над пропастью, почти вдавил в лоскуты от балахона Губки-Боба, красные, мокрые, тяжёлые от крови.

Руки мои разжимаются, опускаются, как чужие, как не по своей воле. Рана на рёбрах болезненно расходится, и переулок муторно ведёт в сторону.

Диана смотрит на топор, который утоп в луже, на разбитое окно автомобиля. Снова на меня – так, будто осознала, что натворила.

– Блядь. Блядь. Чел… – Диана протягивает руку, но я машинально отступаю. – Чел! Блядь! Я же не… я не!..

Она в отчаянии хватает топор – тот скребёт по дну лужи – и достаёт зажигалку. Вспыхивает язычок пламени, облизывает ржавое острие, но он бессилен испарить потёки грязи.

– Я знаю, мы прижжём рану. П-прижжём, и все будет заебись.

Мне вновь, как в полиции, становится смешно. Нижняя челюсть трясётся, и я говорю сквозь зубы, сквозь бешеную пляску лица:

– Ус-спокойся. Ребра н-не режутся. Не говоря, что теплоёмкость топора шестьсот с лишним…

Тут химические выкладки в моей голове заменяет мясной цех с рядами тушек: они движутся по конвейеру, работники в фартуках деловито ходят следом.

Там-то рёбра наверняка режут. Или пилят?

Или рубят?!

А если рубят, то чем?

Топором?

Нет, ну не перебила же Диана мои рёбра?..

Диана приоткрывает тонкие губы, словно услышала эту мысль, и замирает. Рыжее пламя гаснет, раздаётся очередное «блядь», и зажигалка с переворотом падает в ту же лужу. Отражение фонаря идёт волнами. Диана дует на место ожога, дёргает рукой.

– Н-надо, не знаю, в-в аптеку? – От напряжения, от шока мою челюсть уже не трясёт – сводит, и слова даются с трудом. – Д-да?

Я оглядываюсь по сторонам, будто знаю местность как свои пять пальцев. Увы: и округа, и мои мысли – всё растворяется в молочном пару, которым дышат канализационные решётки.

– Аптека? – Диана прижимает место ожога к губам. – Оки. Аптека… Чел, тебе никак!

Я без понимания смотрю на Диану, и она торопливо объясняет:

– Ты весь в крови! Весь блядский Губка-Боб в блядской крови! Тебя начнут спрашивать, и… Я сама сбегаю. Оки? Сама! Ты подожди. Оки? Я молнией. – Диана растопыривает пальцы, и это выглядит до странного мило, будто малыш показывает ладошку. – Пять минут.

– Чё?

– Стой здесь, чел, я быстро. – Диана вертит головой. – Супербыстро.

– Диана!

– Сверхбыстро!

Она шагает через лужу, и меня прорывает криком:

– Я не хочу тут стоять!

Диана замирает, оглядывается. Облизывает окровавленную губу.

– Чел, я… Тебя там увидят! Вопросы, полиция…

– Блеск! – Я нервно хихикаю и показываю на автомобиль. – А если меня ТУТ увидят? Ты машину взяла на абордаж!

Диана прикладывает пальцы ко лбу и замедленно моргает.

– Зайди сюда. – Она показывает на тупик.

– Ты издеваешься?

– Пожалуйста-пожалуйста! Чел!.. Пять минут. Сюда никто не заглянет! Пожалуйста! Ты можешь хоть сейчас не быть собой?

Мы выжидательно смотрим друг на друга.

Олени. Два тупых оленя.

– Верни, чё взяла.

– Ч-чего?

Я показываю на левый карман Дианы, который бугрится от содержимого.

– Ты вернёшь ту… чё взяла из машины? Фиолетово на эту «Башню», но не надо…

На лице Дианы отражается удивление. Она запихивает руку в карман, ощупывает своё сокровище и снова переводит взгляд на меня. Я осознаю, что у неё в голове, может и не всерьёз, но мелькает мысль: «А не добить ли Артура Александровича?». Наверное, не без причин. Наверное, у человека, который вышибает стекла топором, для всего отыщутся причины.

– Блядь. – Диана с отчаянием взмахивает рукой, точно не находит слов, опускает лицо к асфальту и рычит: – БЛЯ-А-А-АДЬ!..