Недалёкое будущее.
Светловолосый парень с третьей парты снова громко зевнул.
Сладостная зевота перебила сиплый марширующий голос Александра Григорьевича. Он, воодушевлённый заученной речью, наслаждавшийся её удачными оборотами, забывший обо всём, вдруг запнулся. Ему показалось, что его окатили ледяной водой, вырвали из приятного сна. Он хрустнул пальцами. Встряхнул руки. Вдохнул. Выдохнул. В такие минуты он жалел, что поступил в педагогический на старости лет. Работа была ему по душе, но есть большой минус – дети.
Александр Григорьевич, покачиваясь неваляшкой, пошёл к третьей парте. Он был похож на гигантского лысеющего цыплёнка: вытянутая вперёд голова вросла в овальное рыхлое туловище, которое несли тощие ноги.
В прошлом никто не смел его перебивать. Он вспоминал, каким был раньше: лет двадцать назад за силу и рост его называли Машина. Если бы ему был положен позывной, никто бы тогда не задумался, какой выбрать. «Пусть Машина служит долго! „Калгон“», – орали ему хором джингл из старой телевизионной рекламы и дарили химию для устранения накипи. В шутку, конечно. Как он был счастлив, задыхаясь от смеха, давясь густым, пропахшим потом и водкой воздухом, вибрирующим от гогота.
– Фамилия? – спросил Александр Григорьевич.
– А вам зачем?
– Фамилию свою скажи!
– Туенков.
– Встань, Туенков! Постой, если сидя засыпаешь… может, так до тебя что-то дойдёт.
Сонное лицо Туенкова вытянулось от удивления. Он встал, поправил голубой шерстяной жилет, из-под которого торчала мятая рубашка, и сложил руки на груди. Александр Григорьевич привлёк внимание школьника к лекции, к несчастью для себя.
Александр Григорьевич направился к доске, на свою сцену, и с удовольствием отметил: класс затих, некоторые даже выпрямили спину. Приём сработал. Он самодовольно ухмыльнулся в камеру видеонаблюдения, сделал это неосознанно, скорее улыбнулся самому себе, своему отражению, он знал – за ним наблюдают. За последние годы люди свыклись с этим. Наблюдают за всеми. Даже за теми, кто сам наблюдает, особенно за ними.
Школьники настороженно смотрели на Александра Григорьевича, а он с наслаждением слушал, как тикают старые настенные часы – тишина. Всю свою жизнь он добивался от людей тишины. В этом он профессионал. Машина знает, как заставить замолчать. Он доказывал это не раз. Наконец-то наверху поняли: он способен на большее. С недавних пор он не просто добивался тишины. Он имел право нарушать её, чтобы объяснить, как, почему и зачем её соблюдать. Он помогал понять: сохранять тишину – долг каждого. Это было разумно и правильно. И эти дети скажут ещё ему спасибо за то, что он научил их правилам жизни, которыми опасно пренебрегать.
Политрук собрался с мыслями, припомнил, на чём остановился, и продолжил лекцию. Не успел Александр Григорьевич отчеканить и трёх предложений, как пришлось снова прерваться. Туенков сделал жест рукой, будто подзывая прислугу или официанта. В этом движении, его плавности, траектории кисти, положении пальцев, политрук увидел жест превосходства, над ним и остальными. Вернее, над ним, Александром Григорьевичем!
– Прошу прощения…
– Потерпишь! – отрезал Александр Григорьевич и набрал полную грудь воздуха, чтобы продолжить.
– Да нет, я не об этом, видите ли…
– Задашь вопросы в конце урока!
