твоя девочка – просто чудо, кролик из шляпы,
пьяный фокусник вытащил и тебе вручил.
просто прелесть – с комплексом «я росла без папы
и теперь не особенно выбираю среди мужчин»
хороша – раздета или одета – как спелый персик.
как она распахивает глаза, укладывается на плечо!
ничего в ней (почти ничего) не бесит,
ни о чем с ней не думается. говорить не хочется ни о чем.
все эти хвостики, пучочки и ноготочки, ночной тик-ток,
твои футболки, шампунь с кокосом, зубная паста с клубникой,
кофе, кино и танцы, зимой – каток,
ты даже иногда улыбаешься. чудеса, смотри-ка!
она к тебе забирается обутая на кровать,
не в силах сдержать эмоции – лепечет, стонет,
шутит и сама хохочет, не может ждать;
девочка, ради которой ты – в темный омут;
твоя девочка – идеал, фантазия, просто прелесть,
я была – чёртов тлен, яростный агрессор, капитан Немилость,
но мерцает экран в ночи: созвонимся, как будет время?
ты сегодня мне снова снилась.
быть мёртвым модно
расскажи мне что-нибудь, кроме правды,
расскажи мне сказку, поведай о том, что будет;
ещё слово истины – и ты будешь совсем оправдан,
и меня холодную принесут на блюде.
знаю, честность вроде как подкупает,
искренность – золото, но не выдержу больше честного слова,
ненавидеть жестокого,
ледяного Кая,
было проще, чем тебя, настоящего и живого.
ты бросаешься обнаженной душой на камни,
раньше лгал, оправдываясь патологической лживостью!
выскоблить бы иссушенную плаценту-память,
чтобы ни вздохом больше не разродилась
о тебе.
но сует картинки, как айфон предлагает воспоминания,
когда сидишь подавленный, одинокий, пьяный.
я твержу тебе: до свидания, до свидания,
отвечаешь: прощай. не будет теперь свиданий.
и пошёл прочёсывать подноготную,
как расчёсывают болячки старые на шершавых бёдрах.
я молчу и слушаю. продолжай, конечно, нормально, что ты,
наплевать, что искренность убивает.
быть мертвым сейчас модно.
разве можно прожить без света?
да разве веселье выключишь, точно свет?
я выключал. ходил по миру хмурной и голодный.
твердил себе: нет дороги домой. домой дороги нет.
вглядывался в темные воды.
в бездну заглядывал, бездна смотрела в ответ,
задавала вопросы. я взрывался кометой.
разве чувства выключишь, словно свет?
разве можно прожить без света?
я встречал равнодушных, смешных и злых,
обездоленных, обеспеченных, слабых, сильных;
светлых, мрачных, жестоких. и никого, никого! не видел я среди них,
кто бы шёл по жизни уверенно, семимильно.
каждый плутал, тусклой лампочкой освещая путь,
петлял в лабиринте, не зная, найдёт ли выход,
нам инструкций к жизни не выдают,
но мы как-то справляемся и без них.
справляемся?
сам себя выходил и взрастил. вот – костыль.
видели бы, как учился снова ходить. за шагом шаг.
всё вокруг горело, а я обращался в пыль.
все вокруг смеялись, а я обмяк.
сам себя мотивировал и ругал, вставай, дурак,
там же солнце пылает, там о тебе поют
поэты и птицы, оркестр играет в такт,
соберись и иди. сам себе говорил. а птичка – фьють,
вылетела и сдохла. что это? я завидую?
ни обязанностей у птички не было, ни забот;
крылышки сложила, птичкина жизнь – лонгридом
к сценарию. я написал. я о себе написал.
смотрите: вот
я учился людям заново доверять. из груди рвал нож,
я себя осматривал, пристально изучал,
думал: это всё хорошо.
но по-хорошему
мне бы начать сначала.
я зашивал себя, заглядывал в битые зеркала,
я в прохожих искал подтвержденье тому, что жил;
дотянул до тепла. я себя за волосы дотянул до тепла;
посидел немного,
а потом остыл.
оранжевая предрождественская Луна над городом угасала,
свет проникал сквозь ставни, падал на вещи,
ночь карабкалась альпинистом в крутые скалы,
слово за слово – мы становились хлеще.
мыс становился островом. яхта, парус, отплытие,
нагоним. всех и вся нагоним! времени-то навалом.
сели на мель.
не торопите. просто не торопите.
последний огарок жизни по песку растекался салом…
лужица. а вот и лужицы нет. горизонт краснеет.