В бункере фюрера было по-прежнему душно и жарко. И это несмотря на то, что кондиционеры продолжали исправно… кондиционировать. Причина столь «неблагоприятного климата» была по-прежнему не климатической и не технической. За калорифер отрабатывала психология. В бункере была жарко не от споров, а от нескончаемых всплесков эмоций фюрера. Внешние – за границами бункера – события давали к этому не только основания, но и обильную пищу…
– Разрешите, мой фюрер?
Голова рейхсминистра обозначилась в дверном проёме личных покоев фюрера.
– Что у Вас, Геббельс? – поморщился Гитлер: рейхсминистр уже давно прослыл в местном подземелье «Кассандрой». Как и персонаж греческих мифов, в последнее время Геббельс специализировался исключительно на доставке недобрых вестей. А тут ещё и с Евой в очередной раз ничего не вышло. Точнее, ничего не вышло из него – в Еву. Увы, но эта женщина вдохновляла его не как мужчину, а как фюрера – и только.
– Прямо не знаю, как и начать…
Геббельс уже с порога начал оправдывать своё недоброе реноме.
– Да, говорите, чего, уж, там! – деформировал лицо Гитлер.
Геббельс извлёк правую руку из-за спины.
– Вот, мой фюрер…
– Что это? – с трудом приподнял набрякшие веки Гитлер.
– Телеграмма от Риббентропа.
– Что-нибудь насчёт переговоров с плутократами?
– Нет, мой фюрер…
Геббельс виновато опустил голову.
– Да, говорите же, чёрт бы Вас побрал! – от чистого сердца «пожелал» фюрер. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Геббельс посчитал миссию подготовки фюрера законченной. Теперь можно было «обрадовать» фюрера.
– Риббентроп сообщает о том, что Геринг объявил себя диктатором. Тот распоряжается в Южной Германии, распустил слух о смерти фюрера, вдобавок «обозвав» его Гитлером, и намерен запросить союзников об условиях мира.
Челюсть фюрера, и без того всё последнее время пребывавшая в крайней нижней точке, «изыскала резервы» для отвисания. Ему и так уже слова давались с трудом, а сейчас не дались вовсе. И Геббельс мужественно пришёл на помощь.
– Лучше пролить кровь этой свиньи, чем терпеть такое вероломство, мой фюрер!
Это был здоровый взгляд на предмет, и он немедленно оздоровил фюрера.
– Что Вы предлагаете, Геббельс?
– Я…
Внести предложение рейхсминистр не успел: в кабинет тенью просочился Борман.
– Эта каналья прислала телеграмму! – с порога «взорвался» он.
– Читали уже! – поморщился Гитлер.
– Как и Вам, рейхслейтер – тоже?!
Геббельс неожиданно отработал не в унисон с фюрером. Взаимное удивление рейхсминистра и рейхслейтера лишь подчёркивало и усиливало интригу: зачем Риббентропу дублировать телеграмму в адрес фюрера ещё и телеграммой в адрес его секретаря?!
– Новые подробности? – подсказал выход Геббельс.
Борман растерянно мял в руках телеграмму.
– Давайте! – подрожал рукой фюрер.
Рейхслейтер бережно вложил бумажку в вялую ладонь Гитлера.
– Очки!
Презрев статус и колченогость, Геббельс мастерски отработал за Линге. По сути, они с ним оба были камердинерами: один – классический, другой – политический.
Фюрер пристроил очки к глазам – и бумажка выпала у него из рук. Фюрер опять лишился дара речи. Всё, что он мог делать, это страшно выпучивать глаза.
Геббельс оперативно побледнел за двоих.
– Разрешите, мой фюрер?
Не дождавшись разрешения, рейхсминистр пристроился к телеграмме. Буквы заплясали у него перед глазами: «Мой фюрер, согласны ли Вы с тем, чтобы после Вашего решения остаться в берлинской крепости, я в соответствии с Вашим приказом от 29 июня 1941года, как Ваш заместитель, немедленно принял бы общее руководство рейхом с правом полной свободы действий внутри и вовне? Если до 22 часов не последует ответа, я буду считать, что Вы предоставляете мне свободу действий».
– Боже, мой! – художественно дрожа телеграммой, простонал Геббельс. – Какое свинство!
– Что будем делать?
Всё ещё вращая глазами, фюрер ткнул дрожащим пальцем в рейхсминистра.
– Что будем делать? – догадался рейхслейтер, переключая взгляд – как «переводя стрелки» – на Геббельса..
Рейхсминистр сокрушённо покачал головой.
– Мы с фюрером уже начали понемногу набрасывать план мероприятий.
«Мы с фюрером» – это была, конечно, «маленькая неточность». Но Геббельс не был бы Геббельсом, если бы не продемонстрировал свою значимость. Тем, паче, что даже этот неподходящий для демонстрации момент был… вполне подходящий. Компания – тоже: Борман – да ещё в присутствии самого фюрера!
– Не поделитесь?
– Охотно, дорогой рейхслейтер! Прежде всего, я предлагаю вызвать группенфюрера Мюллера. Думаю, Вам, дорогой рейхслейтер, будет удобнее всего сделать это: Мюллер – по Вашей части.
Геббельс не преувеличивал возможностей рейхслейтера. «Скромный всего лишь секретарь фюрера» преспокойно вызывал к себе и Кальтенбруннера, и Мюллера – и те приходили! И совсем не за тем, чтобы уплатить партийные взносы! Достижению «взаимопонимания» способствовала и «политическая гибкость» начальника гестапо: тот обладал отменным нюхом! И, если Борман всего лишь присматривался к Мюллеру, то сам Мюллер давно уже присмотрелся к Борману. Точнее, к его «карманам», которые «некогда» были «карманами» партии. Но, прежде всего, его интересовали возможности рейхслейтера «по части эвакуации отдельно взятых лиц». Мюллер очень хотел быть «отдельно взятым», хоть на борт пассажирского судна, хоть на борт подводной лодки. Его люди уже поставили группенфюрера в известность о том, что гросс-адмирал Дёниц расщедрился на парочку субмарин для сугубо «гражданских» целей.
