Нас могло не быть.
Никого.
Или подавляющего большинства из живших тогда и живущих сейчас – на территории СССР, Соединенных Штатов, Кубы, Европы…
В истории человечества были трагические страницы, когда молох войны сметал человеческие жизни многими миллионами. Первая мировая и особенно Вторая мировая война – в первую очередь. Но даже в те страшные годы речь не шла о полном уничтожении целых стран и всех проживавших в них людей.
В истории человечества дважды применялось ядерное оружие: американцами в Хиросиме и Нагасаки в августе 1945 года. Но тогда число жертв в чудовищном атомном вихре исчислялось сотнями тысяч.
В октябре 1962 года вполне могли погибнуть сотни миллионов людей, а многие страны оказались бы просто сметенными с лица земли. А убийственные последствия ядерной войны ощутили бы немногие выжившие в ее огне в самых отдаленных уголках Земли. У меня, дошкольника, у всех, живших тогда в Москве, в других городах и поселках Советского Союза, не было шанса уцелеть.
Карибский кризис был самым опасным моментом в человеческой истории.
Дин Раск, занимавший в дни кризиса должность государственного секретаря США, утверждал: «Администрация Кеннеди имела несчастье испытать самый опасный кризис, который мир только видел, Кубинский ракетный кризис. Сверхдержавы были готовы вцепиться в глотки друг другу, национальные интересы и национальная гордость были публично поставлены на кон, ни одна из сторон поначалу не показала какого-либо желания отступить»[1].
Макджордж Банди, декан школы государственного управления в Гарварде, а тогда помощник Кеннеди по национальной безопасности, писал о «беспрецедентно суровом кризисе, когда риск ядерной войны, как признается почти всеми, был самым большим за все время до и после него»[2].
По словам многоопытного британского премьер-министра Гарольда Макмиллана, ветерана еще Первой мировой, дни кризиса были самым «опасным моментом, который пережил мир с конца Второй мировой войны»[3].
Ведущий американский исследователь Карибского кризиса, известный гарвардский политолог Грэм Аллисон авторитетно заявляет: «История не знает других периодов, аналогичных тринадцати дням октября 1962 года, когда Соединенные Штаты и Советский Союз остановились у кромки ядерной пропасти. Никогда прежде не существовала столь высокая степень вероятности того, что такое большое число жизней неожиданно оборвется. Если бы война разразилась, она означала бы гибель 100 миллионов американцев… а также миллионов европейцев. По сравнению с этим естественные катастрофы и массовые уничтожения людей более ранних периодов истории выглядели бы незначительными»[4].
Про Карибский кризис написано вроде бы довольно много.
Оставили воспоминания многие ключевые участники событий тех дней – сам Первый секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета министров СССР Никита Сергеевич Хрущев, член Президиума ЦК КПСС Анастас Иванович Микоян, министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, посол СССР в Вашингтоне Анатолий Федорович Добрынин, помощник Хрущева Олег Александрович Трояновский. Много ярких воспоминаний от наших военных, которые непосредственно руководили военной операцией на Кубе и участвовали в ней; от легендарных разведчиков – Николая Сергеевича Леонова, Александра Семеновича Феклисова.
Президент Кеннеди, естественно, мемуаров не оставил: его убили через год после Карибского кризиса. Но успел написать книгу «Тринадцать дней», до того, как его тоже убили, брат президента и министр юстиции Роберт Кеннеди. Воспоминаниями поделились Дин Раск, министр обороны Роберт Макнамара, Макджордж Банди, спичрайтер президента Теодор Соренсен.
Уникальный случай – дословно известны почти все дискуссии, которые велись в Белом доме в дни кризиса на заседаниях Исполнительного комитета Совета национальной безопасности («Экскома», EXCOMM, от «Executive Committee»), обсуждавшего варианты действий. Сохранились их магнитофонные записи, что подарило историкам и читателям море информации. Записи были сделаны самим президентом Кеннеди. Магнитофон находился в подвальном этаже Белого дома, его техническое обеспечение осуществляли сотрудники Секретной службы – личной охраны президента. Он один (может, еще его брат Роберт) знал, что разговоры записываются и «работал на историю». Записи не полные. Когда президент не хотел, чтобы его или чьи-то слова фиксировались, он просто нажимал кнопку, и запись прекращалась. Да и потом записи и их расшифровки прошли через много рук и внимательных глаз многочисленных цензоров из государственных органов и спецслужб. Но и то, что обнародовано, – огромный объем информации, который приводится по изданию 1997 года, вышедшему под редакцией Эрнста Мэя и Филиппа Зеликова[5].
У нас изданы довольно полные сборники документов Президиума ЦК КПСС, содержащих черновые протокольные записи его заседаний, стенограммы, постановления. Конечно, это не магнитофонные записи, полноты и точности (особенно в черновых набросках секретарей) нет, но источник для анализа процесса принятия решений в Москве исключительно важный.