27. БУМЕРАНГ. Рассказы о мире и войне

Фабио пребывал сегодня в особенно приподнятом настроении. Это я понял, едва преступив порог его магазинчика, куда меня загнал дождик, всё чаще налетавший на Кальяри и напоминавший о скором наступлении зимы, скучной и холодной даже на Средиземноморье.

Собственно говоря, не совсем справедливо было называть «магазином» крошечную лавку, где продавались главным образом традиционные сардинские продукты – но это кому как нравится. В российской глубинке на подобных заведениях можно иной раз увидеть вывеску «Супермаркет». Вот только трудятся в этих «маркетах» такие продавцы-«универсалы», к которым и подступиться-то бывает неловко – настолько их вид и само выражение лица говорит о непосильной ноше, которую они тянут.

Фабио, напротив, невозможно было представить себе ни мрачным, ни угрюмым. Всегда словоохотливый и приветливый, он даже со случайным посетителем мог переброситься дружелюбной фразой, обменяться шутливым замечанием. Если же клиент проявлял хотя бы малейший интерес к чему-нибудь специфически сардинскому Фабио буквально преображался. В таких случаях он был готов, не считаясь со временем, рассказывать, показывать и угощать, при этом оживлённо жестикулируя и апеллируя к украшавшим интерьер лавки памятникам местного культурного наследия.

Неудивительно, что очень скоро клиент начинал выказывать явные признаки ступора – к Фабио заглядывали в основном туристы, у которых восприимчивость к усвоению нового материала в отпускной период, как известно, крайне невысока. Да и та сводится преимущественно к коллекционированию сведений о древности, размерах, весе или, что для европейца всегда более понятно, предполагаемой рыночной стоимости. Что уж тут говорить о вещах, возможно, не столь впечатляюще ошеломляющих, зато несравненно более важных для знакомства с сардинской культурой.

Верно оценив состояние своего слушателя, Фабио преподносил ему (всегда за счёт заведения, как он уверял, а фактически – за свой) малюсенькую рюмку филуферры, местной виноградной водки, в сравнении с которой содержимое продававшихся в «настоящих» супермаркетах бутылок с похожим названием казалось дешёвой подделкой. Этим он словно недвусмысленно намекал: люди, умеющие делать продукт такого качества, знают цену своим словам и не станут распинаться попусту. Фабио никогда не говорил, где доставал эту филуферру, словно беря в пример тех сардинских крестьян, что некогда прятали её от полиции в зарытых в землю бочках и помечали место схрона железной проволокой (откуда, собственно, пошло и название «филу ферру» – «проволочка железная»). И пусть клиент немногое воcпринял из разговора о местной культуре, решающего аргумента в виде рюмочки «филуферры от Фабио» обычно хватало, чтобы привести его в весьма благодушное расположение духа и привнести в общение нотку философской созерцательности. В самом деле, о чём ещё говорить, если самые сокровенные глубины сардинского бытия, казалось, приоткрывались благодаря этому напитку? Возможно, поэтому редко кто ограничивался одной рюмочкой, хотя за следующие приходилось платить уже из своего кармана.

Благодаря неиссякаемому энтузиазму Фабио, его любви ко всему, что имело отношение к истории сардов, их традициям, мы и подружились. Филуферра, признаюсь, сыграла здесь хоть и не последнюю роль, но далеко не главную: сардинцы не зря славятся гостеприимством, а уж иностранца, искренне неравнодушного к местной старине, готовы принять почти как члена семьи – пускай и в статусе блудного – и, само собой, угостить филуферрой…

Сегодня Фабио по какой-то неведомой мне причине был особенно воодушевлён.

Мы обменялись приветствиями, пошутили о погоде и сравнили её с московской, справились о самочувствии близких, и разговор перешёл, как обычно, на сардинские реалии. Я почти не знал итальянского, он не особенно говорил по-английски, но это совершенно не мешало нашему общению. Мы использовали и французские, и испанские слова, а я, если чувства начинали брать верх над рассудком, смело переходил на русский. Каким образом он умудрялся в таких случаях понимать смысл сказанного, так и осталось для меня загадкой.

– А твоему сыну интересны рассказы о прошлом Сардинии? – поинтересовался я у Фабио.

– О, да, – кивнул он. – И он с удовольствием ездит со мной по острову когда у него бывает такая возможность. А как ты понимаешь, каждая моя поездка – это, помимо прочего, всегда соприкосновение с прошлым, – красноречивым жестом он указал на полки с товарами. – Недавно, кстати, мы были в горах, в заповеднике, где живут сардинские лошадки джара, низкорослые, но очень выносливые. Знаешь таких?

– Конечно, знаю. Ну и как? Понравилось ему?

– О, si, si[1]! Я говорил сыну, что в древности сарды были превосходными наездниками и не любили море, хотя когда-то сами приплыли сюда.

– Он поверил?

– Сначала нет. Сказал, что море – наша родная стихия. Что ж, ему уже двенадцать, и в школе он чего только не наслушался. Но мы отправились в местный музей, посмотрели, как жили сардинцы в глубине острова ещё пару веков назад, и, кажется, у него в голове стало что-то происходить.