1
Музыка гремела и гремела. Били барабаны, гитары изрыгали риффы, превращая кровь в высокооктановый бензин. И каждую секунду эта смесь из топлива, пота и адреналина воспламенялась. Факелом выступал патлатый парень, чей хриплый голос высекал искру и швырял ее в летний зной.
Поле на два гектара заполняла стотысячная толпа, внимавшая пьяному мессии на сцене. Исполнялась песня о симпатии к дьяволу, и публика прониклась ею настолько, что с пустыми лицами подпрыгивала на месте, расплескивая пиво себе на головы. Находиться здесь, под палящими лучами июльского солнца, могли только безумцы. То и дело в воздух, куда-нибудь вбок или под ноги выстреливали разноцветные пенистые струи, не найдя себе места в переполненных желудках.
Если бы трава, выстилавшая просторы Тверской области, могла говорить, она бы поведала о десятках различных вкусов, что ей довелось попробовать.
За ходом рок-фестиваля «СЕМИЛЕТНЯЯ СМЕРТЬ», с его падениями, музыкальным рычанием, доносившимся от далекой сцены, наблюдали пять женщин – подросток, три девушки и дама в темных очках. Все пятеро благоразумно держались тени бело-синих навесов, под которыми протянулись лотки с фастфудом и холодильники с напитками.
– Славный паренек, – наконец произнесла Но́ра. За линзами темных очков с трудом угадывались ее глаза – крупные и непроницаемые, как у совы.
Сам «славный паренек», с влажными губами, в черной футболке с нарисованным порванным барабаном и в шортах, ни о чём не догадывался. Он усердно размахивал бутылкой пива, не обращая внимания на лезшую из горлышка пену. Два его дружка занимались тем же – с той лишь разницей, что компанию им составляла парочка раскрасневшихся девиц, одна из которых всё порывалась задрать розовую майку. Наконец мелькнула грудка, вызвав хохот.
– Ой, а кто это у нас не торопится, кто не торопится? – пропела Шафран. Для своих шестнадцати она выглядела совсем ребенком. Большой худой девочкой, задержавшейся у древа созревания лишь для того, чтобы сорвать плод и в одночасье преобразиться. – Какой дурак. Может, он в развитии отстает? И вы только посмотрите на этих кобыл! Таким только пинка не хватает.
Крисси, обгонявшая Шафран на два года, приобняла ее. Лабрет, украшавший нижнюю губу Крисси, ярко вспыхнул на солнце, но Шафран не обратила внимания на этот зловещий сигнал.
– Ты хочешь вернуть их в табун, Шафи, я угадала?
– Да, – буркнула Шафран и быстро добавила: – Как можно так липнуть к парням? Будто лошади! Грязные, краснощекие лошади, которым лишь бы… распалиться!
Крисси с пониманием покивала головой:
– И ты бы всё сделала по-другому? Лучше, чище, изощреннее, да?
– Разумеется.
– Но занять ты хочешь не их место, я права?
Шафран осеклась, с трудом понимая, что Крисси вытягивает из нее правду, за которой ничего хорошего не последует.
– Да! – выпалила Шафран, отпихнув засмеявшуюся Крисси. – Да! Разве не ясно?! Я хочу быть на ее месте! Может, и буду! – Она неуверенно закончила: – Когда-нибудь…
Все посмотрели на Беату.
Она ощутила на себе внимательные и отчасти завистливые взгляды. Ей завидовала не только Шафран. Возможно, еще Крисси и, как ни странно, Нора.
«Нора, – с улыбкой подумала Беата. – Моя мудрая и верная Нора. Даже тебе жаль, что я – не ты. Хотя в этом ты ошибаешься, о да. Каждая из вас – это я, нравится вам это или нет».
Черные волосы Беаты блестели, как могла бы сверкать на солнце крошка перемолотого черного оникса или ровное пятно свежего гудрона, положенного на асфальт. Белая кожа, отвергавшая любые попытки загореть, только подчеркивала глубокий цвет волос, получая взамен оправу для белизны. Но остальных привлекала, конечно же, отнюдь не ее контрастная внешность.
– Поцелуй меня, Шафи.
– Что? – Шафран побледнела. – Ну не надо, Беа! Я же пошутила! Кому вообще захочется быть на твоем месте! Без тебя мы не попадем в Город!
– Поцелуй, говорю.
– Ну, Беа! Пожалуйста!
Губы Норы и Крисси растянулись в улыбке. Ангел, одногодка Беаты, безучастно наблюдавшая за происходящим, шагнула к Шафран. Со стороны могло показаться, что старшая сестра наклонилась к младшей, чтобы сказать ванильную глупость, от которой юное сердечко обязательно забьет крылышками.
– Делай, что велено, Шафи. А если ты еще раз ослушаешься Чёрную Мать, я отрежу тебе кончик носа и положу в дырочку монетку, – с деланой заботой проговорила Ангел. – А потом еще одну. И еще. И буду класть их до тех пор, пока ты не зазвенишь, как свинья-копилка. Динь-динь. Мне кажется, я уже слышу звон.
