– Кэп, когда мы уже нормально поедим?
– Радуйтесь тому, что есть, Ганс.
– Вот тебе на, столько лет вместе, и на вы? Кэп, кто-то встал не с той ноги?
– Ганс, оставь капитана в покое, ты же знаешь, что он всегда не в настроении после сна в криогенной кровати.
Ганс прыснул и изо рта у него потекла жижа.
– Ой, не могу… «криогенная кровать».
– Это… морозное ложе…
Ганс уже содрогался в конвульсиях от смеха.
– Прекрати, я больше не могу…
Это забавно, я тоже не могу сдержать смех.
– Хотя бы настроение капитану поднял, телекинетик… Это называется – криогенная капсула, а процесс – гибернация. Правильно говорить – у капитана плохое настроение после гибернации.
– Да у меня уже хорошее настроение. Но еда, правда, не очень вкусная. Я тоже терпеть не могу синтетическое питание, но ты сам понимаешь, что оно не портится.
– Лучше уж тогда я съем свой медицинский халат, он и то вкуснее… а еще лучше… слушай… – Ганс переходит на шепот, – у нас на корабле много мяса, пушечного мяса…
Ганс хохочет.
– Как цинично…
– Сам же смеешься.
– Признаюсь, смешно, но только ребятам не говори, все же они и правда могут умереть. Все-таки на войне.
– А у меня кое-что есть…
Фарух показывает батончик Сникерсаунти.
– Где ты его достал?! – кричит Ганс, – хитрый индус!
Вкусовые сосочки твердеют, рот наполняется слюной.
– Живо дай сюда! – кричит Ганс, – я готов убить за конфету! И я не шучу! Хочешь проверить?!
– Фарух, – говорю я, – отдай конфету мне, это приказ!
Фарух медленно снимает обертку и воздух наполняется приторным ароматом нуги и шоколада.
– Разделим на троих, – говорит Фарух, – но только ты, Ганс, перестанешь называть меня телекинетиком и индусом…
Ганс говорит:
– Прочитай мои мысли…
Фарух кладет сникерсаунти на стол.
– Чего ждем? – спрашиваю я.
– Так а нож где? – спрашивает Фарух.
– Так а ты раздели ее силой мысли, – говорит Ганс.
Ганс хохочет, и я тоже.
– Нет, ну я так не хочу – говорит Фарух, – я вам конфету, а вы…
Я достаю армейский нож из кармана не бедре. Ножик с лезвием как ладошка. Я разделяю конфету на три части, два аккуратных надреза и всем достается поровну.
– Спасибо, Фарух, – говорит Ганс, – я всегда знал, что вы… ну эти… в общем хорошие люди.
– Спасибо.
– Не за что, Кэп.
Мы жуем конфету. Ганс напрягает желваки на висках, причмокивает и его худые щеки становятся более впалыми. Он облизывает тонкие губы, собирая остатки шоколада, проводит языком по светлым усикам. На худой шее выпирает большой кадык, который падает вниз и возвращается обратно. Он морщит длинный прямой нос, уставший от постоянного ношения маленьких круглых очков. Очки бликуют от яркого искусственного освещения. Он наклоняет голову и блики исчезают, я чувствую пронзительный взгляд голубых глаз. Длинная блондинистая челка падает на лицо засаленной прядью, и он заправляет ее за ухо.
– Что? – спрашивает Ганс.
– Ничего, – говорю я.
– Все равно, не пойму, – говорит Фарух, – Зачем нам тратить столько времени на гибернацию, если мы можем использовать гиперпрыжок.
– Потому, что гибернация – это химический процесс, – говорит Ганс, – а гиперпрыжок – это физический.
– Мы бы могли долететь за один день, а не за сто лет, если бы использовали гиперпрыжок.
– Смотри, при гибернации ты просто спишь, все процессы в организме замедляются и старение в том числе – это безопасно, а гиперпрыжок – нет.
– Мы бы уже успели прилететь в систему KW Стрельца, захватить ее и вернуться назад, а теперь все наши родные уже давно мертвы.
– Верно, – говорю я, – у моих детей уже внуки.
– При гибернации, – говорит Ганс, – ты останавливаешься, а вся вселенная живет и умирает, таков закон природы. А при гиперпрыжке вся вселенная останавливается, а ты живешь и умираешь.
– Не слышал я, чтобы при гиперпрыжках кто-то умирал, – говорит Фарух.
– Такое случается очень часто, поверь, ты как-будто бросаешь кубики и надеешься, что выпадет дубль. Замедляться лучше, чем ускоряться, если говорить о времени и пространстве – это безопаснее.
– Ладно, убедил, все равно, мне как-то тоскливо от этого.
– Кое-что у меня для вас есть, – говорит Ганс.
Он достает из кармана медицинского халата пузырек мутного цвета с белой крышкой. Откручивает крышку и высыпает три пилюли красного цвета на стол.
– Мне тоже тоскливо, – говорит Ганс, – пытался поднять всем настроение по другому, но не вышло.
– Что это? – спрашиваю я.
– Синтетический морфоид, снимает СТЗ – синдром тоски по Земле.
– Да знаю я, что такое СТЗ. Я уже принимал сегодня морфоид.
– Я тоже, это ведь обязательно.
– Ну а вам не кажется, – говорит Ганс, – что он слабо действует?
– Да, он практически вообще не действует, – говорит Фарух, – человек должен жить на Земле, а без нее он умрет, и если не физически, то ментально точно умрет. Вы не телекинетики, а я точно знаю, чувствую, насколько сильна телепатическая связь между человеком и Землей. Она нас зовет! Вы слышите?!
– Чего же ты тогда ее бросил?.. Землю…
Фарух хмурится и берет пилюлю, я тоже беру.
– Это моя последняя разработка, – говорит Ганс, – немножко добавил одного, убрал другого и синтезировал улучшенный морфоид. Эффект сильнее, побочка слабее. Не благодарите.
– Так это что – домашний наркотик, кустарного производства? – говорю я, – испытания на животных хотя бы проводились?
