Когда я говорил с Зоей, четвероюродной сестрой с дедовой стороны, она сказала, что моя бабушка очень добра. Это верно. Без неё у нас всё остановится. Она как матка в улье.
История её жизни проста. Она родилась до эпохи колхозов, у её родителей было собственное хозяйство. У отца было прозвище: Ваня Барин. У него у единственного на всю деревню было пальто с каракулевым воротником. Отец умер, когда бабушке было двенадцать. Она осталась жить с мачехой, воспитывая своих младших единокровных братьев и сестёр. Мать моей бабушки умерла родами, и бабушка её не видела. Когда она говорит об этом, на глазах у неё появляется слеза.
– Не видала я своей родимой мамушки. По головушке никем не глажена.
Я много раз слышал бабушкины рассказы. Она мало что может рассказать о той жизни, что была "до". О бывших господах и их порядках и характерах, от том как и кем была основана наша деревня. Об этом скорее можно услышать от деда. Бабушка же рассказывает то, что видела и пережила сама, что касается лично неё. эти рассказы настолько дороги мне своей достоверностью, внутренней силой, что променять их ни на что невозможно. Это один из моих учебников жизни.
– Гулять-то мне было некогда, – говорит она, поправляя волосы гребенкой, – раз прогоняла я корову. А шли обратно мимо Ершовых. У них были яблоки. А у нас яблок не было. Я забралась, да с краешку и пособрала. Да и спрятала. А маленькие Коля с Сашей сказали Петровной. Она взяла меня за волосы и так вверх и вниз таскала, – она показала как. Глаза её, ища сочувствия, опять увлажнились, передавая чувство давнишней незаслуженной обиды, оскорблённого человеческого достоинства.
– В школу ходила в трёх зимах, – продолжает она, пока валенки носить можно было. Одни валенки были на всю семью, вот как пожито-то! Она делает ударение на этом факте, давая мне возможность почувствовать ситуацию в которой росла. – Вот и переведена только во второй класс. А потом всё в няньках сидела. Говно отстирывала. Детей-то много у Петровной.
Передо мной снова разворачивается драма такой родной для меня жизни. Бабушкины рассказы обрывочны, темы их переплетаются, становясь разнообразнее или беднее, но так хорошо слышно в них внутреннее единство подлинности, откровенности, простоты. Может быть ни с кем она не говорила так подробно и откровенно как со мной, потому что ни в ком не находила такого благодарного слушателя. Никакими словами нельзя передать то наслаждение, которое я всегда получал, слушая её колоритную, самобытную и талантливую речь. Нигде я не слышал речи красивее. Вряд ли мне дано её доподлинно передать.
Раньше бабушка часто рассказывала мне о своём старшем брате, Иване. Теперь, после смерти старшего и единственного сына, моего дяди, эта тема стушевалась, отошла на второй план. Но я помню её полные горячего чувства рассказы о человеке, хлебнувшем вместе с ней горе сиротства, хотя последнее слово никогда не произносилось в нашей семье.
Бывает, мы сидим с ней у печи на лавочке, бывает в комнате на диване. Раньше она любила вязать, пока глаза были хороши, руки слушались, и была шерсть своих овец. Всё рассказанное ею драгоценно для меня. Сейчас, под перестук компьютерной клавиатуры, я понимаю, что сокровища эти нисколько не менее ценны, чем всё иное прекрасное.
