*Блюз (англ. blues от blue devils «уныние, хандра») своеобразная форма песен, исполненная глубоко горестного состояния духа, одиночества, тоски по утраченному счастью с широким использованием импровизаций при исполнении.
***
На сцене театра выстроился городской хор. Женщины были одеты в красные платья с вышитыми золотой гладью колосьями пшеницы. Мужчины были в синих шароварах и белых косоворотках.
Музыкантов оркестра народных инструментов тоже нарядили – женщин в сарафаны из черного бархата, мужчин в стеганые жилеты и льняные рубахи навыпуск. Только дирижер был во фраке.
Как ни уговаривала его министр культуры, как ни ругала директор дома культуры «Сибирь», дирижер остался во фраке.
На сцену в длинном черном платье с глухим белым воротничком, как у монашки, семенящей походкой танцовщицы из народного ансамбля «Жарки», выкатилась объявляльщица. Она послала свой томный и торжественный голос на дальний ряд.
– Песня…
Хор вздохнул и запел:
– Вместо тепла – зелень стекла…
Губернатор в седьмом ряду косо глянул на приехавшего вчера представителя АП. Концерт катился по сценарию. Выходили ложкари из районного дома ветеранов. Дети танцевали маленьких лебедей. Артисты театра читали стихи о родном крае. Парни из клуба «Горец» сплясали танец с саблями, искры от ударов клинками, долетали до второго ряда, иностранной делегации королевства Сиам, заблаговременно выдали защитные очки.
Ближе к финалу становилось теплее и радостнее. Девчонки из ансамбля «Шалтай» крутили фуэте, стринги глубоко врезались им между ягодицами. Это придумал режиссер Астафьев, все знали, что его скоро снова уволят, но пусть самовыражается.
Губернатор был краток, сказал:
– Всем доброго вечера, – поклонился и вышел.
Молодые люди в форме гвардейцев Крымской войны 1854 года вынесли на сцену корзины с цветами.
Объявляльщица опять выплыла на сцену и величественно произнесла:
– Антракт.
Молодежь младше двадцати одного года потянулась в гардероб. На второе отделение был наложен возрастной ценз. В буфете девушки в коротких топиках выносили шампанское, а парни в балетном трико предлагали водку в граненых стаканах. Фойе зашумело, послышалось:
– Педерасты, – это известный тур-менеджер резал правду. По заказу администрации он привез на концерт двух афроамериканских джазменов и блюзменов из Тель-Авива.
После третьего звонка публика потянулась в зал. Там царила атмосфера взволнованного ожидания. Погас свет. На сцену хлынули девушки из ансамбля современного танца в нарядных платьях с откровенными вырезами. Две толстые руководительницы шикали на них из-за кулис.
– Держи спину, тяни носок, сиськи вперед.
Девчонки изгибали спины, поднимали ноги, катались по полу. Зал лениво хлопал.
Потом вышла Бузова, недавно расстрелянная комитетом по нравственности в овраге недалеко от Тамбова. Все понимали, что это была ненастоящая Бузова, а ее концертный клон.
По рядам прошли стюардессы местных авиалиний с корзинами китайских помидоров. Бузова заголосила и все обернулись на губернатора, по не писаному закону первый бросок был за ним. Губернатор вежливо передал свое право представителю АП. Тот бросил, не целясь, и попал Бузовой в лоб. Обычно она успевала увернуться от первого помидора, но в этот раз её предупредили, кто будет бросать.
После Бузовой выступали блюзмены. Всем подавали виски. Блюз зашел. Публика расслабилась, дамы выскочили танцевать между рядами. Мужчины сгруппировались и все громче стали слышны тосты:
– За вас!
– За нас!
После блюза на сцену, вместо заслуженной объявляльщицы второго отделения Веры, вышел сам Колбышев и сказал:
– Everyone dances!
Афроамериканские джазмены дали жару. Чтобы отвлечь чиновников и крупных бизнесменов, в зал запустили студенток хореографического факультета института культуры в прозрачных пачках. Ропот одобрения прокатился по залу.
На экране появилась трансляция эротической мелодрамы снятой по рассказам местных писателей и произведенной комитетом «Спасения кино».
За сценой правила жестокая дисциплина. В кулисах стояла министр культуры, скрестив руки на груди. Она качала головой и всё исполнялось как по команде армейского сержанта.
Доктор Строганов был доволен, концерт удался. Хорошо, что он убрал монолог в исполнении Народного артиста, не тот был темпо-ритм.
Андрон с друзьями бухал в оркестровой яме. Недалеко от них стайками кружились журналистки. Их выгнали из зала. Единственное, что им оставалось, это спрашивать у иностранных артистов о впечатлениях:
– Как вам понравился наш город? – интересовалась у еврейского блюзмена журналистка по прозвищу «Кочка». Он ответил ей на русском языке с петербургской чистотой:
– Хотите виски? – и увлек даму в гримерку.
Кордоны бабушек администраторов не справлялись с публикой, шатающейся по театру. Один из важных гостей, приняв от молодца стакан водки, закурил в буфете. Директор театра в панике обратилась к вахтеру, но личная охрана зрителя предъявила театральному сторожу такие аргументы, что он по своей культурности, приобретенной за долгие годы в храме Мельпомены, не стал их озвучивать директрисе.
В дальнем углу фойе второго этажа на мягком диване притаился Вася Иванов. Он охранял выставку картин местных живописцев. Его должны были вывести в антракте, но что-то пошло не так. Вася прилег на диване, вытянул ноги и слушал гул зала. Когда играла музыка, он заглядывал на балкон, но снайперы гоняли его отборным матом.