Волны с легким шорохом подкрадывались к самым её ногам. Они мягко и настойчиво звали поиграть, завлекали какими-то своими чудесами и секретами, раз за разом раскладывая на песке новый пасьянс из ракушек и камешков. Но она словно не видела и не слышала ничего. Обхватив руками колени, берегиня1 сидела, пристально вглядываясь в заросший иглицей и можжевельником склон. Майя ждала. Ожидание длилось уже без малого сорок дней. До последней зари оставалось всего два часа. Дальнейшие попытки призвать Хранительницу кладов земных грозили бы и берегине, да и самому бережку неизбежным наказанием. А совет этой умудренной жизнью старухи ой как сильно сейчас был Майе нужен.
Девушка вздохнула и поправила соскользнувший с плеча тёплый плащ – гиматион по-здешнему. В доме тётушки Мелюзины почему-то принято было называть многие вещи по-гречески. Отчего так случилось Майя не особо интересовалась. Просто приняла как должное, что круглая корзинка для хлеба называется канун, черпак для воды – киаф, табуретка – дифрос, а венок – стефанос. Да и какая ей собственно разница, что и как называть. Пролетят дни учёбы, и вернётся она домой, и опять станет корзинка просто корзинкой, ну лукошком может быть и туеском. Что, собственно, тоже для водяницы большого значения не имело. А имело значение лишь одно: страстно, всей душой, всем своим существом берегиня хотела быть дома в Чёрной Поляне, среди заснеженных берегов закованной в ледяной панцирь Чернушки.
Вот только всякий раз, когда подходило время сдачи выпускного экзамена, Мелюзина сообщала о внезапном изменении условий задачи. Водяные девы вносили поправки в свои расчёты, перетряхивали бисер заклинаний в многоярусных связках слов и, как правило, не успевали в отведённое время. Кара-дагская змея насмешливо изумлялась и, гордо вскинув голову, уползала в свое логово, так и не дослушав до конца своих подопечных. Водяницы злились, шипели ей вслед и начинали заново выстраивать сложное витиеватое морское колдовство. С каждым разом оно складывалось у Майи всё быстрее и быстрее, руки уже словно сами собой летали выводя узоры пентаграмм, многоярусная пирамида заклинаний до болезненной точности запечатлелась в сознании и математические исчисления по ней проносились в голове словно сделанные кем-то другим, а не хозяйкой этой самой головы. Но и в следующий лунный цикл Майя вновь оказывалась в числе тех девиц, чей отъезд домой откладывался до другого раза.
– Для чего вообще дедушке вздумалось обучать нас этой морской премудрости! – негодовала она. – У нас в лесу и воды-то солёной днём с огнём не сыскать, а туда же – специалисты, видите ли, нужны широкого профиля! В ногу со временем надо идти. Мы же просвещённое государство! Тьфу ты, Господи!
Влада и Ника, ещё две жертвы просвещения, застрявшие на полгода в подводных Кара-дагских пещерах, сочувственно кивали и пытались успокоить подружку.
– Вот увидишь, Майечка, в другой раз у нас всё получится. Мы закончим вовремя и поедем домой.
– Не переживай так, всё у нас в Чернушке в порядке… И на берегу тоже…
Но вещун-сердце говорило Майе, что не всё в порядке. Что негоже девице, пусть и красавице, своего суженного так надолго одного оставлять. Мало ли охотниц до чужого найдётся… Вот и надумала она у пра-прабабки своего любимого совета спросить. Благо совсем рядом гора Кошка имелась – место силы прародительницы всех Хранителей порядка в мире Яви и Нави2. Сколько не пытались Влада с Никой её отговорить, всё равно Майя по-своему сделала.
– Нет у меня больше сил терпеть это пещерное заточение. Не хотите помогать и не надо. Я сама все сделаю. Через месяц дома буду.
Сговорилась с местными моревнами3 и составила портальный перенос прямо к морде громады каменной. С той поры каждую ночь отправлялась она к берегу моря, заклинала и молила Земляную Кошку явиться. Но не отзывался дух земли, и надежды берегини таяли словно дым.
– Дым… А ведь правда словно дымом потянуло. Добрый знак. – Берегиня распрямила спину и подвинулась чуть ближе к валуну, у подножия которого разложила подношения на плоском камне и запела предрассветную песню.
Мелодия протяжно и тоскливо выписывала в морозном воздухе узоры заклятья. Дыхание срывалось с бледных русалочьих губ, превращалось в снежинки и оседало на серый суконный плащ, на тонкие кисти рук, сжатые в кулачки под грудью, на косу и тонкий завиток, выбившийся из косы над ухом, на песок, и на стылые камни, что никак не собирались становиться кошкой.
Берегиня приходила сюда уже сорок раз и сорок раз обращалась она с призывом, но гора молчала. Не хотела появляться покровительница горняков у берега моря.
Берегиня распечатала последний пузырёк с маслом оливы и плеснула на щербатый камень в центре пентаграммы. Уколола палец на левой руке и начертала по расплывшейся лужице водяной знак.
– Явись, Матушка всех духов земных, Владычица недр и хранительница жил рудных. Призываю тебя со всем смирением и покаянием, – шептала она, наблюдая как камень словно губка впитывает в себя масло. Вот уже и следа не осталось от тёмной лужицы.
В наступившей тишине над раздвоенной вершиной горы появилось холодное мерцание. Оно разгоралось медленно и неуклонно, пока не поднялось высокими чуть колышущимися языками пламени метра на три над грядой. Берегиня вскочила на ноги. С трепетом и восторгом она вглядывалась в оживающие скалы.
