Автор: Незнанова Анастасия
Глава 1. Распахнутые ворота обители
Первые лучи рассвета падали на каменные стены женского монастыря, наполняя их нежным сиянием и заставляя теней играть на старинных фресках. Тихая прохлада окутывала унылые коридоры, и казалось, что время здесь застыло в благоговейном покое. У ворот обители появился высокий юноша в строгом чёрном одеянии, держащий под мышкой небольшую кожаную сумку. Небольшое серебряное распятие на его шее светилось, как диковинная брошка, отражая ранние солнечные блики.
Олицетворение набожного ученика церкви, он шёл так, будто каждое его движение заранее было взвешенно и осмысленно, точно балетмейстер отмерял каждый шаг на сцене. Волосы, почти чёрные, струились волнами по плечам. Свежий ветерок чуть шевелил их, словно робко прикасался к тому, кто носил в себе неведомую миру тайну.
Мать Агата, седовласая настоятельница монастыря, смотрела на пришельца с крыльца. Несмотря на свой возраст, глаза у неё были живые, проницательные, как у юной девушки. Однако и опыт за долгие годы явственно проступал в лёгкой сдержанности её улыбки. Она сделала несколько шагов навстречу незнакомцу.
– Радушно приветствую тебя в нашем доме, сын мой, – произнесла она так мягко, что слова казались шелестом листьев. – Надеюсь, святая обитель станет тебе родным пристанищем. Мне сообщили, что прибудет юный богослов из столицы, дабы помочь нам в воспитании наших послушниц.
Малек склонил голову с учтивой почтительностью и прикоснулся к серебряному кресту, как будто почерпнул из него невидимую силу.
– Мать Агата, глубоко признателен за вашу доброту. Я лишь смиренный слуга Господа, – промолвил он, и в бархатных нотках его голоса чувствовалась странная сила. – Меня зовут Малек. Ваш монастырь славится строгостью нравов и благочестивой атмосферой; для меня это лучшая школа, чтобы укрепить свою веру.
Сказав эти слова, он взглянул на настоятельницу глазами, в которых отражался почти детский трепет – трепет, столь убедительный, что внушил бы доверие любой душе. И лишь если бы кто-то пригляделся внимательнее, то уловил бы на уголках его губ тень насмешливой улыбки, еле заметный изгиб, более приличествующий портрету циничного аристократа, чем покорного ученика церкви.
В этом мгновении сквозила двойственность, присущая Малеку: белая сутана его души была безупречно чиста снаружи и смертоносно пропитана ядом изнутри.
Несколькими мгновениями позже он вступил в прохладный полумрак монастыря. Коридоры казались сотканы из меланхоличных теней, а тишину нарушал лишь отдалённый звон колоколов, призывающий монахинь к утренней молитве. Проходя мимо старинных витражей, Малек скользил взглядом по изображению святых, как любознательный коллекционер, что разглядывает новое пополнение в своей галерее. Ему нравилось это величавое безмолвие, где каждый шорох отдавался эхом, словно тайные слова, шёпотом несущиеся от стен к сердцу.
– Следуй за мной, сын мой, – произнесла мать Агата, указывая дорогу. – Покои для тебя уже приготовлены. Надеюсь, ты найдёшь их удобными.
Отворив тяжёлую дубовую дверь, настоятельница пропустила гостя в небольшую келью. Скромная обстановка – узкая кровать, деревянный стол и книжная полка со святыми писаниями. Малек повёл рукой по переплёту самой пыльной книги: тонкая улыбка снова тронула его губы. Здесь не было кричащей роскоши, которую он прежде знал в высшем свете, но ему импонировал аскетичный дух этого места – он пробуждал его тонкую, почти эстетскую жажду к тайному.
– Я лишь верная служанка этой обители, – с почтением обратилась к нему мать Агата, – но прошу: если тебе что-то понадобится, обращайся ко мне без колебаний.
Малек чуть склонился в ответ:
– Ваше предложение – истинная милость, матушка. Уверен, здесь я обрету покой и… новые знания, – его голос звучал искренне, однако в интонациях будто скользнул лёгкий намёк, неуловимый для непривычного уха.
Настоятельница пожелала ему благословенного дня и тихо удалилась, закрыв за собой дверь. Остался лишь звук её шагов, затихающий в дальнем коридоре. Малек опустился на стул перед столом, осторожно достал из сумки маленькое зеркальце в серебряном обрамлении и улыбнулся своему отражению. В этой улыбке – насмешка, самодовольство и что-то пугающе прекрасное.
«Насколько проще играть роль благочестивого отшельника, когда вы в окружении тех, кто свято верует в каждое ваше слово», – подумал он.
«Монастырские стены подобны театру, где зрители сами умоляют показать им чудо. А я, увы, всего лишь предстану чудовищем под личиной святого… Но разве не в этом истинная красота искусства?»
Он вспомнил лицо матери Агаты, её добрую озабоченность о душах послушниц и искреннюю улыбку. Эта искренность – прекрасный материал, который так приятно калечить своими руками. Ему уже хотелось скорее увидеть пылкие взгляды юных воспитанниц, услышать трепетные голоса монахинь, призывающих его к молитве, а на деле взывающих к чему-то более земному и запретному.
В полутёмном свете кельи Малек закрыл глаза и ощутил знакомый холодок, будто прикосновение чужого присутствия за плечом. Он знал, что это – отголосок древней силы, перешедшей к нему по материнской линии, сила, чьи секреты он тщательно хранил от чужих. Астрея – имя, пробуждающее в нём тёмную иронию, ибо её когда-то звали богиней любви и света. Её сыну отведена иная роль: становиться олицетворением соблазна, разрушающим души.
