Фотограф Jayant Kulkarni
Дизайнер обложки Лилия Краснова
Редактор Надежда Сухова
© Артем Краснов, 2020
© Jayant Kulkarni, фотографии, 2020
© Лилия Краснова, дизайн обложки, 2020
ISBN 978-5-4498-4542-9 (т. 2)
ISBN 978-5-4498-4543-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Если читали «Блабериды 1» недавно, смело пропускайте эту страницу. Если забыли первую часть, то ниже её изложение в девяти абзацах вместо 550 страниц (оказывается, можно было и так).
Журналист издания «Дирижабль» Максим Грязин знакомится с подозрительным, но деятельным директором страховой Сергеем Братерским, который втягивает его в лингвистический эксперимент. Результатом становится странное слово «блабериды», обозначающее «интеллигентную разновидность быдла» – людей ограниченных, суетливых, полуобразованных и веских в суждениях.
Максим, над которым нависла угроза увольнения, ищет крутую тему, чтобы показать себя руководству. Он увлекается историей объекта «Заря» вблизи посёлка Филино, жители которого умирают по непонятной причине. Попытки Максима разузнать что-нибудь о «Заре» приводят его к мысли, что объект является могильником радиоактивных отходов. С неохотного согласия главреда Максим пишет статью о Филино и возможных причинах высокой смертности. В этот момент стакер по кличке Гуилло предлагает ему залезть на «Зарю» и увидеть всё самому.
Вместо сталкера в назначенном месте Максима ждёт капитан ФСБ по фамилии Скрипка, который устраивает ему спонтанную «экскурсию» и предупреждает о рисках, если Максим продолжит свои изыскания. На «Заре» у Максима случаются странные видения.
На полтора месяца всё затихает, но в конце августа Максим переписывает статью заново в резком изобличительном ключе, называя этот вариант «чёрным». Он готовит его не для публикации: скорее, чтобы выпустить пар.
Через неделю по неясной причине вариант оказывается опубликован: Максим этого не помнит, но записи с камер говорят, что это его рук дело. Разгорается скандал, в результате которого власти публикуют информации о «Заре». Гипотеза о том, что она – хранилище радиоактивных отходов, оказывается ошибочной. Максима многие считают неадекватом, но из «Дирижабля» не увольняют, чтобы не привлекать к ситуации внимания.
Через месяц Максим увольняется сам и пешком уходит в Филино, где проводит три недели, собирая пробы и пытаясь разобраться в себе. Филино и его собственная биография кажутся связанными.
В конце концов Максим сильно простужается, у него начинаются галлюцинации, в которых он видит своего брата-близнеца и Алису, подругу бывшего босса Алика. Близнец и Алиса периодически появлялись в его снах и раньше, но если Алиса хотя бы существует, о брате Максим никогда не слышал. Между ним и Алисой существует какая-то связь.
Переболев тяжёлым воспалением лёгких, Максим возвращается домой, но супруга, Оля, устав от выходок мужа, предлагает ему пройти курс терапии в платной психиатрической клинике. Братерский ещё на заре их знакомства предупреждал, что если Максим захочет «убить блаберида в себе», закончит в психушке.
С этого переломного момента и продолжим.
– Всё о фотографии думаешь? – спросил Мец, затягиваясь и щурясь так, словно затягивался он и веками. – Бабы такие: с глаз долой – из сердца вон. Через неделю выйдешь – всех под лавку загонишь.
Дым от его папиросы скручивался и медленно вращался перед глазами. От голоса Меца дымная чаша вздрагивали и мялась, как глина.
– Где ты такие папиросы берёшь? – спросил я. – Их ещё в 93-ем должны были запретить вместе с химическим оружием.
– В 93-ем… – усмехнулся Мец. – Тебя ещё не было, поди, в 93-ем.
– Был.
Он приоткрыл форточку, и дым потянулся через решётку, целуясь с молочной пеленой. На улице мело.
– Не думаю я о фотке, – ответил я. – Оно само думается.
Мецу не нужно объяснять про навязчивые мысли. Они не спрашивают разрешения: просто селятся в голове и живут там, что бы ты ни делал. Тем более если делать нечего.
Эти мысли, как бедные родственники, стараются не мешать хозяевам и оттого всегда попадаются на пути.
– Просто я чёртов параноик, – сказал я дыму, и дым уважительно расступился.
Мец кивнул. Навязчивые мысли были нашим общим знаменателем. Жилистый и насмешливый, как грузчик, Мец научился жить в их дыму и держать в известных границах. А я ещё принимал дым за что-то осязаемое.
В январе Оля стала ходить на теннисный корт, что вызывало у меня странную тревогу, как если бы она уехала одна в Турцию.
Я знал, что ответит на эти сомнения терапевт Лодыжкин. Он разделает ситуацию как рыбную тушку, выпустит ей потроха, отделит скелет, вынет кости из спины, а оставшуюся мякоть пропихнёт мне в глотку. Он подведёт меня к мысли, что виновата лишь моя неуверенность в себе.
Оля не занималась теннисом лет шесть, но оставалась преданной болельщицей спорта. В доме у нас всегда болталась пара жёлтых мячиков, в гараже висели ракетки, и один раз за лето Оля устраивала спарринг с гаражной стеной, жалуясь на окончательную утрату формы.
Я в теннис не играл, и, может быть, поэтому она бросила занятия. Их окончание совпало с началом нашей семьи, и сейчас этот факт обрёл для меня какой-то зловещий символизм.
