День занялся тусклый, серый. Тучи повисли низко, воздух был студеный – вот-вот выпадет снег. В комнату, где спал ребенок, вошла служанка и раздвинула шторы. Она по привычке окинула взглядом фасад дома напротив – оштукатуренный, с портиком – и подошла к детской кроватке.
– Вставай, Фи́лип, – сказала она.
Откинув одеяло, она взяла его на руки и снесла вниз. Он еще не совсем проснулся.
– Тебя зовет мама.
Отворив дверь в комнату на первом этаже, няня поднесла ребенка к постели, на которой лежала женщина. Это была его мать. Она протянула к мальчику руки, и он свернулся калачиком рядом с ней, не спрашивая, почему его разбудили. Женщина поцеловала его зажмуренные глаза и худенькими руками ощупала теплое тельце сквозь белую фланелевую ночную рубашку. Она прижала ребенка к себе.
– Тебе хочется спать, детка? – спросила она.
Голос у нее был такой слабый, что, казалось, он доносится откуда-то издалека. Мальчик не ответил и только сладко потянулся. Ему было хорошо в теплой, просторной постели, в нежных объятиях. Он попробовал стать еще меньше, сжался в комочек и сквозь сон ее поцеловал. Глаза его закрылись, и он крепко уснул. Доктор молча подошел к постели.
– Дайте ему побыть со мной хоть немножко, – простонала она.
Доктор не ответил и только строго на нее поглядел. Зная, что ей не позволят оставить ребенка, женщина поцеловала его еще раз, провела рукой по его телу; взяв правую ножку, она перебрала все пять пальчиков, а потом нехотя притронулась к левой ноге. Она заплакала.
– Что с вами? – спросил врач. – Вы устали.
Она покачала головой, и слезы покатились у нее по щекам. Доктор наклонился к ней.
– Дайте его мне.
Она была слишком слаба, чтобы запротестовать. Врач передал ребенка на руки няньке.
– Положите его обратно в постельку.
– Сейчас.
Спящего мальчика унесли. Мать рыдала, уже не сдерживаясь.
– Бедняжка! Что с ним теперь будет!
Сиделка пробовала ее успокоить; выбившись из сил, женщина перестала плакать. Доктор подошел к столу в другом конце комнаты, где лежал прикрытый салфеткой труп новорожденного младенца. Приподняв салфетку, врач поглядел на безжизненное тельце. И, хотя кровать была отгорожена ширмой, женщина догадалась, что он делает.
– Мальчик или девочка? – шепотом спросила она у сиделки.
– Тоже мальчик.
Женщина ничего не сказала. В комнату вернулась нянька. Она подошла к больной.
– Филип так и не проснулся, – сказала она.
Воцарилось молчание. Доктор снова пощупал у больной пульс.
– Пожалуй, пока я здесь больше не нужен, – сказал он. – Зайду после завтрака.
– Я вас провожу, – предложила сиделка.
Они молча спустились по лестнице в переднюю. Доктор остановился.
– Вы послали за деверем миссис Кэри?
– Да.
– Как вы думаете, когда он приедет?
– Не знаю, я жду телеграмму.
– А что делать с мальчиком? Не лучше ли его куда-нибудь пока отослать?
– Мисс Уоткин согласилась взять его к себе.
– А кто она такая?
– Его крестная. Как по-вашему, миссис Кэри поправится?
Доктор покачал головой.
Неделю спустя Филип сидел на полу гостиной мисс Уоткин в Онслоу Гарденс. Он рос единственным ребенком в семье и привык играть один. Комната была заставлена громоздкой мебелью, и на каждой оттоманке лежало по три больших пуфа. В креслах тоже лежали подушки. Филип стащил их на пол и, сдвинув легкие золоченые парадные стулья, построил затейливую пещеру, где мог прятаться от притаившихся за портьерами краснокожих. Приложив ухо к полу, он прислушивался к дальнему топоту стада бизонов, несущихся по прерии. Дверь отворилась, и он затаил дыхание, чтобы его не нашли, но сердитые руки отодвинули стул, и подушки повалились на пол.
– Ах ты, шалун! Мисс Уоткин рассердится.
– Ку-ку, Эмма! – сказал он.
Няня наклонилась, поцеловала его, а потом стала отряхивать и убирать подушки.
– Мы домой поедем? – спросил он.
– Да, я пришла за тобой.
– У тебя новое платье.
Шел 1885 год, и женщины подкладывали под юбки турнюры. Платье было сшито из черного бархата, с узкими рукавами и покатыми плечами; юбку украшали три широкие оборки. Капор тоже был черный и завязывался бархотками. Няня не знала, как ей быть. Вопрос, которого она ждала, не был задан, и ей не на что было дать заранее приготовленный ответ.
– Почему же ты не спрашиваешь, как поживает твоя мама? – не выдержала она наконец.
– Я позабыл. А как поживает мама?
Теперь уже она могла ответить:
– Твоей маме хорошо. Она очень счастлива.
– Да?
– Мама уехала. Ты ее больше не увидишь.
Филип ничего не понимал.
– Почему?
– Твоя мама на небе.
Она заплакала, и Филип, хоть и не знал, в чем дело, заплакал тоже. Эмма – высокая костистая женщина со светлыми волосами и грубоватыми чертами лица – была родом из Девоншира и, несмотря на многолетнюю службу в Лондоне, так и не отучилась от своего резкого говора. От слез она совсем растрогалась и крепко прижала мальчика к груди. Она понимала, какая беда постигла ребенка, лишенного той единственной любви, в которой не было и тени корысти. Ей казалось ужасным, что он попадет к чужим людям. Но немного погодя она взяла себя в руки.
