«Нет ничего противнее грязно-снежной мартовской каши под ногами», – думал Миша, прыгая в промокших ботинках с одного относительно сухого пятачка асфальта на другой. Горло невыносимо саднило, глотать без боли не получалось с самого утра. А теперь еще и ноги промочил! Но все бы ничего, если бы было к кому идти, и был бы смысл оставаться дальше в столице. Вчера вечером Мишу выставила из дома жена. Они не просто поссорились, а привели убедительные аргументы бессмысленности дальнейшего совместного существования. Особенно старалась супруга.
– Ты помнишь, когда последний раз мне что-нибудь дарил? Я помню! – сама себе отвечала Ольга, – год назад на свадьбу! И это был дешевый пуховик!
– Ты в нем до сих пор ходишь… – неудачно попробовал защитить себя Миша.
– Вот именно! – все больше распалялась Оленька. – Именно! Живешь тут на нашей жилплощади, ни за что не платишь, ешь-пьешь…
– Я так и знал, что ты меня упрекнешь! Время не резиновое: или роман писать, или деньги зарабатывать. Я и так сократил свои расходы до минимума.
– И что? Что толку, я тебя спрашиваю?! В издательствах твои творения не берут…
– Я не могу писать вещи стандартных объемов, мои романы или больше, чем им нужно, или меньше…
– Тебе не кажется, что дело не только в объеме? – ехидно усмехнулась жена.
– Да, жанр у меня своеобразный. Не подходит под их определения. У меня свое видение, своя композиция. Тебе раньше нравились мои эксперименты и с формой, и с содержанием…
– Все, я больше не могу обслуживать непризнанного гения! Я на трех работах пашу, в кредиты влезла…
– Лучше бы ребеночка родила, как мы мечтали…
– Ты в своем уме? Разве ты нас прокормишь? Да будет тебе известно, что мои мама с папой через неделю приедут в Москву.
– Что это им не живется в Воронеже?
– Это их квартира! Отец ее заработал на военной службе, теперь уходит в отставку. Они продают дом в Воронеже и будут жить здесь, в Москве.
– Вот как, пусть продают и приезжают!
– Разрешил… – горько усмехнулась, – а твоего согласия и не требуется, ты у себя в общаге прописан.
– Все предусмотрела…
В общежитие Литинститута Миша и брел по ковровой дорожке из грязного снега. Интересно, занято ли его место в двухместной комнатушке, в которой он прожил пять долгих лет учебы на писателя? Да и не на писателя вовсе, а на преподавателя русского языка и литературы, как было написано у него в дипломе. Миша поступил в московский вуз не по знакомству. У него были публикации в литературных журналах. Были рекомендации от СМИ родного Междуреченска, а так как он был детдомовцем, да еще и в армии отслужил, то был зачислен по квоте и, недолго думая, продав жалкую жилплощадь в своем городке, зажил новой жизнью студента. Свою будущую супругу встретил на студенческой пирушке, год подружили, перед защитой Мишиного диплома расписались. Ольга, москвичка воронежского "разлива", поначалу с удовольствием примеряла на себя роль музы начинающего литератора. С виду ей Миша понравился сразу: очень напоминал поэта Есенина. Вот еще бы такого же яркого дарования, да еще удачи ее Мише! Мечталось поначалу о славе, о достатке, о ребеночке, но… "Любовная лодка разбилась о быт". Как правы бывают поэты! "Да пропади они все пропадом со своей правдой!" – зло подумал сейчас Миша, открывая знакомую дверь общежития.
Теперь в его бывшей комнате жили индийцы, но в соседней удалось-таки устроиться: за очень и очень приличную мзду знакомая комендантша распорядилась втащить в комнатенку к двум первокурсникам третью кровать. Деревенские пареньки, еще не испорченные столичной эгоистичной круговертью, угостили нежданного постояльца малиновым вареньем, напоили горячим чаем, пытались поговорить по душам. Но, видя вконец разболевшегося новичка, сунули ему свои одеяла и удалились. Миша, как в детстве, когда ему было холодно и голодно у рано скончавшихся пьяниц-родителей, свернулся в комочек под тремя одеялами с головой, сначала замерз, потом вспотел и заснул.
Утром он не узнал себя в мутном зеркале ванной комнаты. На него смотрел всклокоченный, с нездоровым цветом лица тип со впалыми щетинистыми щеками, заострившимся носом и огромными, немного приподнятыми к переносице глазами, переполненными темно-серой свинцовой тоской. Да что, собственно, произошло?! Поругался с женой, можно сказать, сам ушел из дому… Но он осознавал, что захлопнулась дверь в прошлое, его подтолкнули ее захлопнуть. На эмоциональные встряски его тонкая натура (и откуда такое деликатное наследство взялось?!) часто реагировала и физическими недугами. Болел всегда всерьез, пока в душе не затихала буря и не восстанавливалось равновесие и в духовном, и в телесном состоянии. Быстро же его можно выбить из колеи! Что тут поделаешь, литератор… Горько усмехнулся и побрел на кровать, предаваться самоедству.
Зазвонил, как только зарядился, мобильник… Не хотелось разговаривать с Ольгой ни сейчас, ни вообще когда-либо в жизни.
– Слушаю тебя… – он просто ненавидел себя за эту автоматическую реакцию.
– Миша, ты где? Я уже не знаю, что и думать. А что у тебя с голосом? С тобой все в порядке?
– У меня все БУДЕТ в порядке, – прохрипел в трубку. – Завтра заеду за вещами, отдам ключи…
