Радик поднимался на сопку. Идти было легко, хоть он и целый день провел в поле. Радик с жадностью вдыхал прохладный воздух: середина лета была позади, и с заходом солнца резко холодало. Если машешь вилами, то еще ничего, но наверху скорее придется трепать языком, нежели работать, поэтому Радик накинул на плечи старый дедушкин тулуп. Он был настолько изношен, что годился только до наступления первых настоящих морозов. В кармане тулупа булькала полная бутылка мутного первака.
Радик не торопился, шел спокойно. Невысокий склон освещался светом несчетного множества звезд и полной луны. На вершине холма извивалось пламя кострища. Радик чувствовал, что кто-то еще с самого подножия идет вслед за ним, но разглядеть силуэт не удавалось. Стоило ему остановиться, как шаги преследователя затихали.
Кто бы это мог быть? Если кто-то из своих, то ему не составило бы труда догнать Радика, и они могли бы идти вместе. А не из своих про сход никто знать и не должен. Это насторожило Радика, и он решил сразу же сказать об этом Альберту и Хлыщу, ну и остальным мужикам.
Наконец он поднялся на вершину. Лица стоящих рядом людей, подсвеченные красным пламенем, казались загадочными и даже немного пугающими. Особенно широкое, как блин, лицо Хлыща. Этот обычно молчаливый увалень уже осушил полбутылки и тут же заговорил первым.
– Ну, здорова, Радик! А мы с мужиками думали, что тебя жена не пустила.
Раздался гогот.
– Закрой рот, Хлыщ. Мы тут для серьезного дела собрались, а не мою жену обсуждать.
– А! Ясно! Она тебе теперь и про что говорить тоже указывает.
Радик подошел к Хлыщу вплотную. Он мог бы ткнуть кулаком в эту наглую тупую морду, но знал, что смысла в этом нет. Только пьяный и на виду у мужиков Хлыщ позволял себе такие выходки. Тем более, Радик знал его с самого детства, да и вообще, не время было собачиться между собой.
– Если хочешь, можем обсудить твою, – сказал Радик до того, как кто-либо успел засмеяться над очередным выпадом Хлыща.
Все тут же притихли, знали, что у Хлыща жена гулящая. Хлыщ сплюнул, приложился к бутылке и потерялся из виду.
– Ладно вам, того и гляди друг другу глотки порвете, а Шельман того и ждет. Давайте лучше еще раз все обговорим, – начал Альберт.
Он был маленьким, но очень активным и рассудительным мужиком. Именно он и организовал первый сход, прямо на барском поле.
– Погоди, Альберт. Надо сказать: кто-то шел за мной с тех пор, как я свернул с дороги. И тут на холме тоже.
Тут же возле костра показался Рахмед. Это его силуэт следовал за Радиком. Он как-то неуклюже махнул рукой и едва слышно поздоровался.
Радик вопросительно взглянул на Альберта. Альберт отрицательно замотал головой.
– Зачем ты здесь, Рахмед? – спросил Альберт.
– Ну, я смотрю, мужики все куда-то потянулись. Думаю, гульба что ли какая-то намечается. Вот решил посмотреть. А вы чего так далеко забрались? Беседка же есть у берега.
Говоря это, Рахмед проталкивался в самый центр круга, образовавшегося у кострища, но в итоге уткнулся в грудь Хлыща. Рахмеда обступили со всех сторон.
– А ты тут что делаешь? – удивился Рахмед, глядя на Хлыща, – Пора уже самому головой думать, а не за этими хвостом ходить. – сказал он, указывая на Альберта и стоящих рядом с ним.
– Вот я сам и думаю. Иди отсюдова, пока ноги тебя носят.
Рахмед хитро улыбнулся.
– Это ты сейчас такой смелый, еще и насивушничался. После житвы поговорим. Это и Пашко касается, и много кого еще.
Альберт вплотную подошел к отступающему Рахмеду.
– Если хоть слово о нашем сборе скажешь, то головы тебе не сносить.
Рахмед не стал препираться. Он оглядел всех, щуря один глаз, и направился вниз. Мужики смотрели ему в след, пока его силуэт не там же, откуда явился.
– Вот бестия! Ладно, начнем.
Альберт говорил. Он это умел. Он был единственным, кто обучался в церковно-приходской школе, а потом еще самостоятельно доучивался у попа из Лучиков. Говорил он все то же, что и раньше: что Шельман, местный барин, довел их до обнищания полного, что девок он портит безбожно и даже не спрашивая, что местный поп Иннокентий вместо того, чтобы детей учить да людям помогать, головы морочит, за что, по мнению многих, прибавку к жалованью имеет, что дети подрастают, заводят свои семьи, а барин из своих земель им ни кусочка даже самой скверной не отрезает, что нечисть всякая вроде Рахмеда пятки барину лижет, ему все доносит и за это имеет лучшую землю и даже свою корову. И все в таком духе.
Лет пять назад мужики бы плюнули да разошлись, разговоры такие были обыденными и ни к чему не вели, но сейчас стало совсем невмоготу. Откровенными бедняками стали и Хлыщ, и Пашко по кличке Богатырь, которого можно вместо лошади впрягать, и еще многие. Из середняков, тех, кто имел свое хозяйство, достаточно земли и не имел долгов ни перед барином, ни перед Рахмедом, остались только Альберт да сам Радик. Поэтому теперь мужики кивали. Кто-то злобно рычал и выкрикивал ругательства. Другие молчали, насупившись и задумчиво разглядывая огненные всполохи. Но когда Альберт закончил свою речь, все одинаково требовали действий.
И действия были задуманы страшные. Мужики колебались. Избить Рахмеда – кулаки давно уже чесались у многих. Раздать поровну его скотину – идея уже более грамотная и справедливая. А вот сжигать поместье Шельмана – это было из разряда вещей запретных. Тем более слухи ходили нехорошие насчет Лучиков, соседней деревни. Там, вроде как, побывала карательная экспедиция. Мужиков перевешали полдеревни, да и баб солдаты просто так не оставили. Начали все перешептываться, разлили по кружкам самогон. Скоро народ осмелел, многие повторяли слова Альберта. Наконец, в общих чертах, план решили исполнять, но обсуждение того, что конкретно и когда они будут делать, перенести на другой день. Мужики после покоса были уставшими, быстро захмелели, тем более что многие начали пить уже с полудня. Напоследок Альберт сказал еще кое-что, а именно, чтобы про сходы все молчали и днем ни с кем ничего не обсуждали, даже с женами и братьями, и чтобы самогона больше столько с собой не тащили.
