Саша любил Гомель зимой. В таких декорациях город словно приоткрывал незнакомое лицо: тихие улочки засыпало снегом, заглушая шум машин и редкие шаги прохожих. Фонари бросали размытые пятна света на заснеженные фасады домов, а вдали, над парком, возвышалась светло-жёлтая громада дворца Румянцевых-Паскевичей, окутанная полуночным туманом. Тихое тиканье часов на башне эхом разносилось в ночной тишине.
И тут пробила полночь.
Глухой бой раскатился над городом и стих в морозном безмолвии. Этот звук в Гомеле был всегда – привычный, древний, будто сердце города билось в унисон с часовым механизмом. Но сейчас в его мерном ритме сквозило что-то тревожное. Словно в темноте кто-то ждал этого удара.
Саша не заметил, как задержал дыхание и поежился.
Сегодня он выбрался к Сожу так поздно с одной целью – пофотографировать. Полнолуние и мороз могли подарить редкие, почти сказочные кадры – тёмная лента реки в серебристом сиянии луны.
Парень неторопливо шёл по пустынным дорожкам парка, чувствуя, как холод пощипывает лицо и медленно прокрадывается под перчатки. В воздухе лениво кружились отдельные хлопья снега, мягко падая на объектив его камеры.
Пройдя по каменному мосту мимо пруда, где летом плавали лебеди, а теперь царила неподвижная белая пустота, он свернул к набережной. Внизу, по ту сторону реки, затаилась чёрная заводь – место, окутанное странными слухами. Местные поговаривали, что в этих водах «живёт что-то недоброе», и даже самые отчаянные рыбаки обходили его стороной.
Саша спустился по скользким ступенькам, ведущим к самой воде, и остановился на краю потрескавшегося бетонного выступа. Река отражала лунный свет разорванными фрагментами: кое-где у берега уже сковало льдом, но срединное течение оставалось открытым, тёмным и глубоко дышащим под морозной гладью.
Он установил камеру на штатив, чтобы сделать снимки с длинной выдержкой. Вокруг стояла звенящая тишина: лишь ветер свистел в голых ветвях, да где-то далеко, со стороны бара «Квартирник», раздавался приглушённый смех.
Сделав пару кадров, Саша присел на корточки у самой кромки воды, чтобы точнее выставить фокус. И вдруг замер.
До слуха донёсся странный, едва различимый звук – нечто среднее между шёпотом и шелестом волн. Но этот звук был не случайным, не частью реки – в нём проскальзывали слова. Тихие, почти неуловимые, но зовущие. Он вслушался и вздрогнул – в этом шёпоте прозвучало его имя.
Сердце сжалось, под кожей пробежал тягучий, липкий холод не от зимнего мороза, а от чего-то другого.
Мавка.
Эта мысль вспыхнула в сознании внезапно, как первая искра перед лесным пожаром. Вспомнились старые городские легенды. Говорили, что когда-то в этих водах утонула девушка, и теперь она зовёт к себе одиноких путников.
Саша всегда считал это красивой страшилкой, но теперь… Теперь его имя звучало из темноты, растворяясь в холоде, и это было не похоже на игру ветра.
Он подался вперёд, почти неосознанно. И тут лёд хрустнул.
Будто что-то в самой глубине реки треснуло, разошлось чернильной трещиной. Саша попытался отпрянуть, схватиться за камеру, но бетонный край под ногами внезапно провалился. Мгновение казалось растянутым, замедленным. Резкий рывок. И ледяная вода сомкнулась над ним, вырывая всё тепло и дыхание одним движением. Паника ударила в грудь мгновенно.
«Я сейчас утону!» – мысль громыхнула в голове, как удар молнии.
Он лихорадочно забил руками по воде, но пальцы скользили по острым краям льда, не находя опоры. Течение тянуло вниз, мороз впивался сотней ледяных игл в лёгкие. Мир сузился до темноты, холода и режущей боли в груди. И вдруг.
Чужое прикосновение.Тонкие пальцы обхватили его запястье и резко потянули вверх.
В мутной глубине мелькнул чей-то силуэт. В глазах полыхнула вспышка, и ледяной плен вдруг отпустил. Он вдохнул. Странный воздух. Словно пыльно-снежный, пропитанный лунным светом. Холод вдруг исчез, течение больше не тянуло вниз. Сознание улетало в мягкий, серебристый туман.
Последнее, что он увидел перед тем, как тьма сменилась зыбким сном, был силуэт девушки. Лунный свет отражался в её длинных, струящихся по плечам волосах, а сам воздух вокруг неё дрожал, как вода в заводи после брошенного камня. Саша не мог понять, дышит ли он ещё, жив ли вообще, но в тот момент это не имело значения.
– Живой, – прошелестел незнакомый голос.
И мир окончательно померк.
Саша открыл глаза и моргнул несколько раз, стараясь сфокусировать взгляд. Голова гудела, а в груди отдавалась ноющая боль, словно вместо лёгких там застыл осколок льда. Он лежал на мокрой серой набережной, а над головой серебрилась луна – холодный и ясный диск. На мгновение показалось, что всё происходящее – ночной кошмар. Но стоило ему пошевелиться, как он понял: нет, это реальность, какая-то страшная и неправильная.
Он резко сел, судорожно вдыхая морозный воздух. Мысль в голове стучала: «Я же провалился под лёд! Как оказался… здесь?» Но дыхание сбилось, грудь свело, а замёрзшие пальцы не желали сгибаться.
На первый взгляд, вокруг был всё тот же парк Румянцевых-Паскевичей: знакомые аллеи, замёрзшие клумбы и белые всполохи на ветвях деревьев. Но снег здесь поблескивал в лунном свете слишком ярко, а тени, казалось, жили собственной жизнью – вытягивались, сжимались и словно подглядывали за каждым его движением.
