«Необычный набор хорошо рассказанных историй. В лучших местах это выглядит как «Платонов встречает Стивена Кинга». Писателя Небыкова приятно читать, он никуда не спешит, у него есть свой глаз и своё дыхание. И есть в его рассказах секрет: подразумеваемое всегда больше сказанного. Поздравляю писателя с удачным и ярким дебютом»
Андрей Рубанов, писатель, лауреат премий «Ясная поляна», «Национальный бестселлер» и др.
«Алексей Небыков работает со словом тонко и профессионально, создавая внутри своей прозы причудливые орнаменты, интеллектуальные лабиринты, из которых читатель выходит с горькими или светлыми (кто как) мыслями о нашей, увы, быстротечной и беспокойной жизни. Писатель дарит читателям мировоззренческое спокойствие и надежду, что есть в мире НЕЧТО, способное нас понять, утешить и простить ТАМ, где каждый из нас рано или поздно окажется»
Юрий Козлов, писатель, главный редактор «Роман-газеты»
«Мир рассказов Алексея Небыкова мрачен и полон неведомого. При этом, зло у автора остаётся злом, а стиль не переходит в стилизацию. Возможно, именно такой и должна быть настоящая русская готика. В рассказах Небыкова языческое внутри человека и вне его становится откровенно опасным, овеществлённо чудовищным. Но выбор всё равно есть у каждого – либо жизнь духа, либо жизнь насекомых. А финал почти каждой истории сборника способен удивить самого искушенного читателя»
Иван Родионов, критик, редактор, обладатель премии «Литблог» от «Большой книги», член жюри премий «Национальный бестселлер», «Лицей» и «Ясная Поляна»
«Посвящается моим родителям, семье и учителям»
Алексей Небыков
Но бывает так, что постучится запоздалый путник и, пригретый, забывает, что он пришел на минуту, и остается навсегда.
«Яр», Сергей Есенин
– Все мы затворимся здесь, мама, все скроемся в непробудной тишине. Одиноко и пусто тут у тебя, как и у меня дома. Ведь ты боле не шаркаешь уже под моими окнами, не слышу по ночам хряста попадающих тебе под ноги сучьев, – обращалась к покосившемуся кресту Ждана, раскосмаченная коса ее выбивалась из-под платка, мрачная юбка доставала до земли.
Кладбище, мертвый сон вокруг, однообразные унылые могилы, ни щебетанья птиц, ни огня, ни света, одни обломки жизни. Но что-то тянуло, раз за разом, Ждану сюда, будто тепла в этой промерзлой земле было больше, чем в ее родной деревне.
Солнце скрывалось за лесом, с вечера падал снег. Ровно, неспешно он покрывал все кругом. Внезапно засвистел ветер. Он зашуршал, заговорил о чем-то, обжег Ждане лицо, ободрал руки. Наклоненные черные сосны беспокойно зашумели, кресты затрещали. Покров тишины вдруг наполнился хрипами и шорохами. Тревожно стало Ждане, неспокойно. Засобиралась она домой, простилась с матерью и отправилась в дорогу. У околицы погоста набежала на сдохлую кобылу, испугалась, как в первый раз, и еще пуще прежнего зачастила к дому.
Подбежав к родной калитке, увидела, что защелка отброшена, значит, кто-то пришел, кто-то чужой или, наоборот, близкий. Разросшийся во дворе многолетний граб заголосил ветвями на ветру, встречая хозяйку. Он точно предупреждал ее о людском присутствии. Сердце ее затрепыхалось, дыханье застыло, глаза тыкались по задворкам в поисках человека или хотя бы его тени. Внезапный крик испуганной совы эхом разрезал воздух. Ждана оглянулась, а вновь обратив свой взор в сторону дома, увидела незнакомца. Он стоял в пролете двери и разглядывал ее.
– Какая славная ты, смазливая. Глаза – искрой, брови – вербой, а губы, поди, вязки точно мед, – обратился он к Ждане, снимая шапку и спускаясь с крыльца. В расстегнутой заячьей шубе с просторными рукавами, в широких штанах, заправленных в голенища, с ружьем за спиной, ладный в плечах и в росте, он так же, как и отец когда-то, встречал ее во дворе, и что-то давно забытое затеплилось у нее внутри.
– Ерник ты, как я погляжу! – отвечала она ему, и по щекам ее полыхнул румянец. – Откуда ты такой появился?
– Давно уж брожу по лесу, никак не могу в утишье остановиться. Вот набрел, наконец, на деревню твою, да нет никого в ней, где поселяне-то?
– Ушли все, да сгинули! Бают, что бесталанные мы, али с глазу дурного, али после осуда злого, – и, пристально посмотрев на парня, добавила:
– И ты уйдешь.
– Самдели! А покусакать что-то у тебя есть, красавица?
– Было бы, что кусакать, сама бы не отчуралась, второй день ничего путного не жевала.
– Ну, небось, я тебя прижалею, мы с тобой теперь глухаря зажарим, сей раз ощипаю, выпотрошу, растагарю очаг, и буде нам тепло и сытно!
И он, заулыбавшись, пошел в дом, шумя на ходу и распоряжаясь, точно хозяин.
В доме запахло березняком, трескучий огонь засопел в печке, Ждана затеплила гасницу, расстелила скатерть и поставила самовар. Аромат древесины смешался с благоуханием тлеющих смоляных шишек и расплылся по хате, навевая давно забытые воспоминания о полном доме, заботе и мужском участии.
Ждана ела падко в полной тишине, не роняя ни взгляда, ни слова. Незнакомец с умилением смотрел на нее, выглядел что-то у себя в котомке, сунул в карман и, подойдя к столу, сел рядом.
– Ну, выбирай, – и он рассыпал перед ней ладони, а на них ленты разноцветные, одна румянее другой.
