С попутчиками, извинившись, что не располагает средствами, Данила добрался до Каменск-Шахтинска. Ему второй раз повезло, правда они выкурили оставшиеся сигареты. Ну хоть так.
Городок, с почти стотысячным населением, расположенный на возвышенном правом берегу реки Северский Донец, пребывал в вечернем полусонном состоянии. Здесь совсем не чувствовалось войны. Желто-белое здание железнодорожного вокзала, украшенное по карнизу лепниной, голубело железной кровлей и венчалось круглой ротондой со шпилем и пятиконечной звездой. Строили его военнопленные немцы и делали на совесть.
Гулкий зал встретил Данилу прохладой и запахами кофе. Но кофе он не мог себе позволить. В животе неприятно бурчало, «в госпитале наверно обед» – посетила невеселая мысль. Он взял билет на поезд Владикавказ-Петербург, идущий через Москву, который ожидали в половине пятого утра.
Бросив вещмешок на сиденье, Данила постарался вздремнуть. Аккуратный сводчатый потолок был красив торжественен и похож на дворец бракосочетания. Сон не шел в голову.
Промучившись пару часов, Данила решился пройтись по перрону, вдоль железнодорожных путей. Ничего не предвещало беды. Кругом было много цветов, но на путях грязно. За оградой – вдоль путей следования, в лучах фонарей – проглядывалась некошеная трава и кособокие дощатые строения похожие на коммерческие ларьки начала девяностых.
Данила, перебросив лямки вещмешка на другое плечо, пинал бычки сигарет и поглядывал: не попадется ли что-нибудь приличное. Среди рельсов – окурков было в достатке, но его смущали вагонные туалеты. Хотя на станциях проводники их должны были закрывать! Но так было далеко не всегда! В конце концов, удача улыбнулась ему: он отыскал длинный «бычок», не побывавший под дождем, отломил фильтр и с наслаждением затянулся. По привычке спрятал его в ладонь и улыбнулся. Это осталось в другом мире. Красный огонек, что они боялись показать на позициях, здесь никого не интересовал. Не было снайперов, не было войны.
Незаметно, он почти дошел до края платформы. Здесь господствовал мрак; поочередно мигающие красные фонари предупреждали о неведомой опасности. Далекие гудки тревожно сотрясали пропитанный шпалами воздух и только его шаги, мерно и четко печатали ритм. Глядя в темноту ночи, Данила вдруг ощутил неуверенность и беспокойство. Он еще не осознал это, как почувствовал легкий шорох, дуновение ветра за спиной. Человеку надо несколько мгновений, может долю секунды, чтобы среагировать. Даниле этих мгновений не хватило. Что-то тяжелое и резкое опустилось на голову, брызнули искры из глаз, качнулись вокзальные постройки и разом потухли фонари. Тело потеряло опору, он упал ничком и потерял сознание.
Сколько он лежал – Данила не мог определить. Очевидно, не мало, но беспокойное зыбкое состояние небытия наконец нарушилось. Кто-то, в оранжевом жилете, тормошил его. Сознание возвращалось медленно и неуверенно.
– Парень! Очнись! – заботливо и тревожно ворковала пожилая женщина. – Живой?! Ну слава богу! У тебя вся голова разбита! – с ужасом известила она. – Кровищи то натекло! Кровищи!!! Кто тебя так?!
Слабость сковала все органы и даже язык. Он что-то хотел ответить этой женщине, но не смог. Только несвязное мычание исходило из его рта. Вокзал с фонарями опять уплыл в темноту, и это было благом, потому что саднящая рана приутихла.
– На Декабристов, на Декабристов 4 везите. – Слышалось сквозь пелену тумана.
Чьи-то сильные руки положили его на носилки.
Очнулся он на больничной койке. Серое застиранное белье пахло хлоркой, а продавленная панцирная сетка неприятно изгибала тело, от чего затекла спина. Палата была большая, солнечная, но много коек пустовало. Увидев, что он пришел в себя, молоденькая медсестра дала ему воды, протерла тампоном вспотевший лоб, переложила удобней голову и позвонила кому-то по телефону.
Спустя полчаса явился хмурый недовольный капитан с нервным лицом. Он вытащил, приготовленный заранее паспорт Данилы, блокнот и начал задавать вопросы: кто, откуда, куда, что случилось, приметы нападавших. Голос у него был скучный, и невыразительный. Капитан явно тяготился своим занятием. При этом он не смотрел на его туго перебинтованную голову, а таращился на молоденькую санитарку, мывшую на стремянке окно. Санитарка была не бог весть что, но молоденькая.
– Что вам там медом намазано? – бросал он отрывисто и раздраженно. – Белоруссия дороже чем Северный флот нам обходится, а тут еще вы! Нам что некуда в стране деньги потратить. Ездите! Мотаетесь! Не сидится вам дома!! Хоть что-то можно было запомнить?!
– Я не видел нападавших, но мне показалось что их было двое.
– Показалось?! – наконец, с сожалением отводя глаза от девушки, промолвил капитан. – Ну жив и на том спасибо! Аккуратные сволочи!
Он торопливо уложил в карман блокнот и буркнув неопределенное: «Достали!» Ушел не прощаясь.
«Сам ты такой!» – подумал Данила, – приняв его заявление на свой счет и стал прислушиваться к себе. Спутанность сознания, шум в ушах, слабость и легкое головокружение одолевали его, но никто не интересовался его здоровьем. О нем напрочь забыли. Только на следующий день, после укола, он окончательно пришел в себя и в первый раз за два дня поел манную кашу на воде. Он ел ее не потому, что хотел. Он уже ненавидел эти каши, но это было процессом выздоровления, – этапом, ступенькой, – которую нужно было преодолеть. День показался нескончаемо длинным и противным. К вечеру ему сменили повязки, сводили на рентген, а утром «врачиха» преклонного возраста, просматривая снимки равнодушно холодно спросила:
