Чья-то сансара

Тоскуют ли люди без загадочных историй? Без щекочущих нервы чудес, без веры в волшебные существа, которыми могут быть полны закоулки даже современного города? Определенно, да. Но и забытые чудеса, мифические создания и чудовища точно так же тоскуют без своих людей. Может быть, там, совсем рядом, в соседнем доме или в пустующей квартире этажом ниже. Или там, в покинутом людьми здании на Профсоюзной, 90.

– Так там, это, новостей-то нет никаких? – охранник потирал озябшие руки, вопросительно глядя на айтишника, расписывающегося за сдачу ключей. Второй топтался с ноги на ногу рядом, молчаливый и угрюмый. – Что там будут делать с издательством-то?

В пустом здании по адресу Профсоюзная, 90, где отопление работало на самом минимуме, только чтобы трубы не разорвало, царил кромешный мрак и холод.

– Нет, сами ничего не знаем. Велено вот остатки оборудования перевозить. Но ты б обогреватель взял, что ли, в 422 комнате. Мы там видели сегодня, – сказал старший из них, и от его дыхания в воздухе стоял пар, хотя они были внутри помещения.

– Что, можно? Ну, спасибо, спасибо, мужик! А то я тут уж снег убираю, чтоб согреться-то. Холод зверский.

– Не лазает никто, не мешает?

– Да кому тут что надо? Пыль и запустение. А за разрешение спасибо, от души!

– Не болей, – старший из айтишников захлопнул журнал и кивнул своему коллеге. – Ну, чего стоим, уже бы давно в машине грелся!

Они подняли оставшиеся две рабочие станции и понесли к машине, ожидающей в закутке у ворот. Те, заваленные снегом вместе со двором, не открывались, только до калитки была прокопана скромная дорожка.

Шаги, короткие фразы и ощущение жизни скрылись за падающими снежинками, и потом на худо-бедно работающей камере было видно, как отъезжает машина – на черно-белом экране было непонятно даже, какого она цвета.

– Э-хе-хе-хе-хе-хе, – печально потянул охранник, закрывая обратно все двери и шагая от входа вглубь пустого холла, полного недовывезенных коробок и засохших цветов. Пока он шел, неровно прихрамывая, он постепенно рос ввысь и вширь, обрастал волосами на лысине, приобретая совершенно другой, хоть и тоже человеческий вид. – Э-хе-хе-хе-хе, – он поднялся на четвертый этаж, покрякивая, нашел 422 кабинет, постучал по двери.

Та, подумав, распахнулась, и охранник, кем бы он на самом деле ни был, вразвалочку зашел, пооглядывался в немного сумрачном зимнем свете, падающем из огромного мутного окна, поднял обогреватель и понес прочь. Дверь закрылась за ним сама.

– Э-хе-хе-хе-хе, – повторил он, поднимаясь повыше, на следующий этаж.

– Чего ты там «э-хе-хе-хе»? – в середине зала со стеклянной крышей, на стуле, стоящем прямо среди раскиданных бумаг, тут и там валяющихся карандашей родом из Советского Союза и белых наростов, сидела сухая дама с синими губами, оттянутыми вниз в одну сторону, в большом коричневом свитере и сером костюме. Вокруг нее гнездились наросты не то лежалого льда, не то пенопласта, ноздреватые и бледные.

– Обогреватель вот принес, – он поставил на пол свою добычу с кривой надписью «Собственность Производственного Управления» и огляделся, оценивая расстояние до других стоящих тут же обогревателей.

– Отдали? – дама поправила очки на тонком носу.

– Отдали, – охранник провел рукой по надписи, и она тут же сменилась на «Профсоюзная, 90». – Может, все-таки вылупится кто.

– Достаточно тщетные надежды, – дама поправила очки на тонком носу.

– Ты, Алефтина Ниловна, не квакай, – пожурил ее охранник. – Раз нас попросили коллеги, так наше дело вот приглядеть, свет обеспечить, тепло. А ты тут сидишь, чтобы следить, а не чтобы квакать. Довысказывалась уже. Сколько там лет? Двадцать? Не покину любимую работу, никогда не расстанусь с этими стенами… И не рассталась же, умерла, а все тут шляешься.

– Хам, – отозвалась дама. – И облик этот тебе совсем не идет!

– А мне нравится, – охранник потрогал пальцами рукав надетой на нем после изменения кофты с крокодильчиком, взъерошил сероватые густые волосы. – Директора-то все менялись тут за последние годы, а этот, хоть и не директор, сидел крепко. Врос. Забавно с ним было, да. Интересно. Я все думал, может, он и додумается до всего. Но нет, не успел. Уехали все.

– Так подсказал бы, раз надеялся.

– Это нельзя. Я артефакт, я свою инструкцию сам никому не раздаю.

– Вот и сиди, холодный, пустой и темный, – сказала Алефтина Ниловна. – Без людей, без новых знаний, без перспектив. Зато с кладкой букавацов на чердаке, семьей гулей в бомбоубежище и демоном Лапласа в актовом зале.

– Ты забыла вредную мертвую редакторшу, которая умудрилась почить на рабочем месте и так там и застрять.

– От меня хотя бы была польза, – оскорбилась Алефтина Ниловна.

– Да-да, уж сколько было скандалов за то, что ты правки поменяла или корректуры попутала, – проворчал дух артефакта. – Скучно, небось, теперь.

– Уж эти-то точно статей не пишут, книг не редактируют, – печально согласилась Алефтина Ниловна. – Но скандал у тебя тут точно будет, потому что демон не кормлен.

– Ох, ты ж прыть, – отозвался он, даже дернувшись. – И даже не зовет, зараза.

– А это чтобы скандалить погуще, – уже ему в спину сказала мертвая редактор Алефтина Ниловна, которая так навсегда и осталась на своем редакторском посту. Ей в самом деле было скучно, так скучно без привычной и любимой работы: даже если и кричали раньше иногда по коридорам суеверно: «Аля, прекрати», – чтобы она не вмешивалась в чужой творческий процесс выше меры, это было куда лучше тишины и пустоты.