Дождь размывал очертания мира, превращая его в акварельный набросок полузабытого сна. Капли, замершие во времени, наполняли воздух серебристым мерцанием. Сквозь эту завесу всё вокруг казалось нереальным, будто декорацией к чужому сну. Михаил стоял на дороге между высокими соснами, чьи кроны сплетались над головой в зеленый свод. В этом живом тоннеле даже собственное дыхание звучало чуждо.
Он остановился перед старым дедовым домом. Двухэтажное деревянное строение, потемневшее от времени, впитало в себя десятилетия экспериментов и открытий.
Между стволами плыл туман, превращая лес в размытый лабиринт. Лямки тяжелого рюкзака с деталями оттягивали плечи. Рука сама потянулась к старому замку на калитке, словно по чужой воле. На металле проступали причудливые линии коррозии, похожие на письмена древнего языка.
Замок открылся знакомым движением – подъем вверх, точный поворот вправо. Этому секрету дед научил его в детстве, когда они вместе искали границы между возможным и невозможным, еще не зная, что однажды эти границы растворятся, как утренний туман.
– Дед? – позвал он, толкая скрипучую дверь и делая шаг внутрь.
Тишина дома была особенной – не мертвой пустотой, а напряженным ожиданием открытия. Только слабый гул доносился из подвала, где стояла аппаратура – тот самый звук на грани слышимости, который дед называл «дыханием времени».
Старые ступени скрипели каждая по-своему, будто рассказывая истории прошлых лет. На седьмой частота резонировала с прошлым особенно сильно – здесь начался его путь в «настоящую науку», когда дед впервые провел его по этой лестнице.
Лаборатория дышала дедовой одержимостью – здесь каждый предмет рассказывал о его неустанных поисках моста между наукой и невозможным.
Пожелтевшие страницы журналов лежали рядом с мерцающими дисплеями приборов, а выцветшие формулы на стенах дополнялись свежими расчетами.
Когда последняя ступенька отозвалась под ногами знакомым скрипом, юноша замер на пороге. В сердце лаборатории что-то изменилось – новый элемент в привычном хаосе приборов и записей.
Тонкие стенки сосуда излучали призрачную голубизну, окутывая заключенный внутри цветок таинственным сиянием.
«Дед всегда говорил – главное в эксперименте не результат, а наблюдение,» – всплыло в памяти. Сколько раз они стояли здесь вместе, и дед учил его замечать детали. «Смотри внимательнее, Миша. Наука начинается там, где обычный человек просто пройдет мимо.»
Юноша подошел ближе, включая то самое «аналитическое зрение», которому дед учил его с детства. Роза внутри колбы нарушала все известные ему законы природы – каждый лепесток источал странное голубое свечение, словно впитавший в себя частицу звёздного света.
«Когда ты успел…» – прошептал он, чувствуя, как по спине пробегает холодок. В памяти вспыхнул их последний разговор – три недели назад, прямо здесь. «Дед, хватит тратить время на эти бесконечные эксперименты! Нужно двигаться вперёд, а не…» Он не договорил тогда, остановленный странным взглядом деда – не обиженным, скорее… понимающим?
– Арк? – позвал он, не отрывая взгляда от светящегося цветка. – Ты здесь?
– Приветствую, Михаил, – голос Арка звучал иначе, чем обычно. Дед создал его не просто как ассистента – он хотел создать мост между миром человеческих чувств и строгой научной логикой. Сейчас в механическом голосе проскальзывали новые обертоны – что-то похожее на беспокойство.
– Я регистрирую необычные показатели.
– Что здесь произошло, Арк? – юноша обошел колбу по кругу. – Когда я видел эксперименты деда в последний раз, здесь была обычная установка для анализа клеточных структур.
– Профессор работал последние семьдесят два часа без перерыва, – голос Арка стал тише, словно сама система понимала тревожность этой информации – Он говорил о прорыве в понимании взаимосвязи между органической материей и квантовыми состояниями. А потом… – системный голос Арка вдруг дрогнул, сменившись механическими помехами. – Обнаружен сбой в системе памяти. Восстанавливаю данные… В моих локальных логах зафиксирован скачок напряжения, который мог привести к частичной потере данных. Последняя достоверная запись показывает исчезновение биометрических показателей профессора из зоны действия моих сенсоров.
– То есть ты не помнишь, что произошло после? – уточнил юноша, подходя ближе к монитору.
– Корректно. Моя память локальна, и сильные электромагнитные возмущения могут влиять на сохранность данных. Профессор намеренно создал меня без подключения к внешним сетям. «Облачные хранилища слишком уязвимы для тех, кто захочет узнать наши секреты,» – говорил он. – «Лучше иметь локальную систему, даже с риском временных сбоев.»
– А куда устанавливать детали, которые он просил принести?
– Профессор оставил подробные инструкции где-то в лаборатории. Он всегда хранил важные записи на своём рабочем столе.
Юноша подошёл к письменному столу. Под стопкой старых чертежей он нашел тетрадь с заметками деда. Торопливый почерк, множество исправлений, схемы… Внимание привлек последний лист, на котором была изображена схема сборки какого-то устройства.
«Теперь понятно, зачем нужны эти детали,» – пробормотал он, доставая их из рюкзака. «Но куда именно их устанавливать?»
