В маленьком покосившемся домике, полном мусора, пауков и пыли, раздавался весьма не типичный для февраля месяца звук. А именно, стук топоров, молотков и ругань владеющих инструментами людей. Нет, оставшееся без хозяев еще года три назад строение давно требовало ремонта, но начинать его сейчас – когда в самом разгаре трескучие сибирские морозы, заставляющие замерзать на лету птиц, а слой снега на улице вплотную подобрался к узким длинным оконцам, где стекло заменили мутной слюдой, но зато не поскупились прикрыть ее металлической решеткой?..
Любые нормальные рабочие отложили бы подобное дело как минимум до ближайшей оттепели, напрочь отказавшись менять перекрытия сгнившей крыши в подобную холодрыгу. Вот только отдавшие приказ о начале ремонта начальники нанимать профессионалов даже и не подумали. А зачем, если у них есть солдаты, которые в соответствии с уставом права возмущаться условиями труда банально не имеют? И требовать за свой труд какие-нибудь деньги – тоже.
– Вот делать нам больше нечего – только дома для новых ссыльных ремонтировать… – бурчал прапорщик Федор Лодочкин, зябко ежась, несмотря на видавший виды облезлый овчинный тулуп, обязанный спасать его от холода.
Нет, со своей работой тот в принципе справлялся, особенно благодаря защищающим от ветра стенам, однако вынужденно осваивающий мастерство плотника мужчина все равно мерз. А что поделать? Возраст! Под рекрутскую повинность ныне уже полностью седой мужчина попал, когда ему аж целых двадцать семь годков исполнилось. Многовато, но все же вполне приемлемо, по меркам вербовщиков, которые предопределили дальнейшую жизнь обычного крепостного крестьянина на целых тридцать лет. Вероятно, они просто не ожидали, что тот умудрится протянуть почти весь назначенный ему срок, и не сляжет в сырую землю значительно раньше первых признаков надвигающейся старости. Хороши почетная отставка и прилагающаяся к ней вольная грамота, да только по пути к ним слишком велика вероятность нарваться на дурную пулю, быструю саблю, острый клык, заразную хворь или черную ворожбу…
– Можно подумать, у нас в крепости титулованных пьяниц мало ошивается! Попавшие с балов прямиком в Сибирь, они же все пьют! И чудят! Причем иногда даже трезвыми! А тут им не Москва или Петербург, где можно спокойненько себе лежать под кустиком, читать сонеты и звездами любоваться! Зазеваешься – схарчат так, что косточек не останется!
Другие солдаты если и были с ним согласны, то молчали. Это заслуженному ветерану и почти офицеру многое позволено. А их за такие речи в адрес представителей дворянского сословия, пусть и чем-то провинившихся, а потому сосланных на дальние рубежи Российской империи, могли и под плети отправить. Ну или просто вразумить кулаком в зубы, что тоже не особенно приятно. Возможно, если бы рядом не имелось более высокого начальства, кто-то из них и поддержал бы убеленного сединами прапорщика… да только оное начальство находилось буквально в двух шагах. Сидело себе в скособоченном протертом креслице, оставшемся от прошлых хозяев дома, да читало газету, вполглаза наблюдая за суетой подчиненных. Пачкать руки попавший в опалу и разжалованный до штабс-капитана аристократ не собирался, однако же присутствовать при вверенном ему подразделении был обязан.
– Да будет вам, Федор Николаевич. К нам же не революционеров-мечтателей направляют или еще каких неудачливых заговорщиков, а вполне себе опытные боевые части…
Сидящий в кресле человек, несмотря на царивший вокруг холод, был облачен всего лишь в тонкий парадный бело-синий летний мундир, однако никакого неудобства отрицательная температура ему явно не доставляла. Более того, весь снег в радиусе метра от офицера, читающего недельной давности столичную газету, успел не только растаять, но и испариться.
– Всей их вины – оказались под командованием принца, который по молодости не рассчитал свои силы и дал захватить себя в плен. Эти жизнь видели и по-глупому не помрут. Во всяком случае, не все и не сразу.
– Стали бы хороших вояк в нашу глушь отправлять!.. – раздраженно буркнул седой прапорщик, злобно стуча молотком по ни в чем не повинному гвоздю, имевшему наглость слегка загнуться. Недовольство бывшего крестьянина вызывало не столько скорое увеличение гарнизона, сколько неизбежная необходимость массово натаскивать новичков, которых наверняка на первое время приставят к уже опытным подразделениям. – Нет, барин, когда весь мир от Четвертой мировой войны трясется, в нашу глушь послать могут только самых никчемных бездельников! Ведь только вот рвалась наша армия к польской столице! Как же ж ее… Крякову?
– Кракову, – поправил его офицер, дочитывая предпоследний абзац светских новостей, в котором отчаянно надеялся обнаружить знакомые фамилии. Вдруг у кого-то из дальних родичей или просто знакомых карьера шагнула в гору, и настало время напомнить ему о прозябающем в глуши отшельнике? Готовом отплатить могущественному покровителю верой и правдой, ну или просто скопившимся за несколько лет жалованьем, которое в глуши и тратить-то особо не на что. – Жаль, что мы не успели его занять. Однако нерушимый мир на целых пять лет с Польшей и австрияками – это тоже неплохо! В кои-то веки России-матушке повезло, и она впервые за два столетия может со стороны посмотреть, как грызутся соседи.
