– Стоять, самка!
Молодая, но весьма грузная орчанка, одетая в традиционную синюю женскую накидку, богато украшенную блестками, золотой вышивкой и заколками с драгоценными камнями, резко развернулась и уставилась на воина, перекрывавшего лестницу, яростным взглядом.
– Что-о-о? Ты видно забыл, кто я такая, воин! Тебе напомнить?! – после чего так полыхнула взглядом, что старый, опытный боец, прошедший не одну схватку (а другие в Священную тысячу и не попадают), невольно отшатнулся.
– Так это… – слегка смешавшись, начал он. – Там же того… ритуал… шаманы… Великий Хылаг повелел никого не пускать… ну покамест не закончат…
– Он тебе сам это повелел? – ядовито осведомилась стоящая перед ним орчанка. Богатство материала накидки и сложный орнамент покрывающей ее вышивки явственно показывали, что она не просто самка, а жрица самой Шиг-Хаоры. Причем явно немаленького ранга… Впрочем, никакими «явственно» и «причем» тут и не пахло. Потому что воин, несший охрану на нижней ступени лестницы, ведущей к храму Матери орков, отлично знал ту, что сейчас набросилась на него с такой яростью. – Лично?
Орк недовольно заворчал. Эта… эта… эта самка умела ужалить языком, не хуже змеи-песчанки, которых вокруг Ахлыг-Шига водилось довольно много. Ведь знает же, что Великий Хылаг никогда не снизойдет до того, чтобы приказать что бы то ни было простому воину. Пусть даже и состоящему в Священной тысяче. Приказ никого не пускать отдал ему его десятник. А тому – сотник. А тому – тысячник Священной тысячи. А вот уже ему приказ мог отдать и Великий Хылаг. Да и то вряд ли. Скорее всего, это повеление донес до тысячника один из шаманов, входящих в свиту Великого.
– Нет, – сердито пробурчал он, стараясь не смотреть в глаза разъяренной самке. Эх, как же хорошо ему жилось в родном стойбище. Там все было устроено по заветам предков. И ни одной самке никогда бы не пришло в голову посметь разинуть рот на воина. А если бы и пришло… Да ее даже жрать бы не стали. Нахрен брать в рот всякую гадость! И зачем он согласился войти в Священную тысячу? Еще и честью считал, дебил! Нет, города – это зло. Как, впрочем, все, что исходит от людишек. Они – мясо, и точка. И перенимать от них что бы то ни было: города, дороги, корабли, письменность и уж тем более вот такую вот большую свободу для самок – сущая глупость…
– Тогда – прочь с дороги! – рявкнула орчанка. – Это – храм Шиг-Хаоры, а я – ее жрица. Никто не смеет препятствовать жрице Величайшей приникнуть к ногам богини!
Боец снова глухо заворчал и бросил отчаянный взгляд за спину орчанки. Ну что ты будешь делать – никого! Ни разводящего, ни начальника караула. Ну, еще бы – дураков становиться поперек характера Злобной Гужбе, Старшей жрице Шиг-Хаоры и дочери самого Великого Хылага в Священной тысяче было немного. И никто из начальников попавшего ей под горячую руку часового к таковым совершенно точно не относился. Так что даже если они в настоящий момент и имели сомнительное удовольствие наблюдать происходящее, у них явно хватило ума не появляться. Но ему-то что теперь делать? Не пускать? Так ведь вообще со свету сживет! Всем в Священной тысяче было известно, что эта тварь жутко злопамятна. И сил у нее вполне достаточно. Ну да иначе хрен бы она стала Старшей жрицей Шиг-Хаоры. Несмотря на все свое родство с Великим… Нет, в младшие жрицы он бы, скорее всего, сумел бы дочурку пропихнуть. Сколько бы у нее силы ни было. Если бы, конечно, захотел. В чем, кстати, были сильные сомнения. Ибо несносный характер Злобной Гужбы явно доставлял немало проблем и самому Великому… Но вот старшие ранги в жреческой иерархии определялись только уровнем силы, которым жрец или жрица могли оперировать. И слабосилку в Старшие жрицы никто бы не произвел. И никакие семейные связи не помогли бы. Впрочем, настолько глубоко воин не заглядывал. Он точно знал, что Злобная Гужба, несмотря на всю свою молодость и женскую сущность, зараза еще та. И становиться у нее на пути – верный способ поиметь множество неприятностей. А начальства, на которого можно было бы скинуть стоящую перед ним большую проблему в синей накидке, поблизости не наблюдалось. Поэтому он тяжело вздохнул, бросил еще один тоскливый взгляд в сторону караулки и нехотя отодвинул тяжелый боевой ассегай Священной тысячи, открывая этой злобной гадюке путь на лестницу, ведущую к храму. Та напоследок окинула его злым взглядом, на счастье бойца больше ничего не сказав… Затем подобрала подол накидки и быстро двинулась вверх по лестнице. Похоже, она действительно торопилась.
– Да чтоб тебя духи прокляли, – пробормотал воин, когда синяя накидка исчезла за поворотом лестницы, после чего опустил пятку ассегая на землю и грузно оперся на него. Вот стой теперь и гадай, чем обернется подобное неисполнение приказа? Если эта своенравная дочка Великого принесет отцу какую-нибудь важную весть – так, может, и ничем. А если опять устроит отцу дикий скандал, на которые она, как всем в Ахлыг-Шиг было давно известно, являлась великой мастерицей – так и могут сквозь строй прогнать! Получить по хребту древками тяжелых ассегаев целой сотни – удовольствие ниже среднего. Несмотря на то, что у орков шкура куда как толще, чем у этих дохлых людишек, даже им после подобного светит дня три, а то и четыре, отлежки. А ведь он уже выпросил у десятника после сегодняшней смены четыре дня отпуска. Собирался сгонять в родное стойбище. Его племя этой весной перекочевало в среднее течение Помака, так что стойбище его рода сейчас располагалось не очень-то далеко отсюда… И провести эти четыре дня, отлеживаясь в казарме, после того, как тебя прогнали сквозь строй, ему совсем не улыбалось.
