1. Пролог. Тихо шифером шурша...
Пролог. Тихо шифером шурша...
— Константин Сергеевич, я больше так не могу! Это невозможно терпеть! — тряся начесом, верещала дама средних лет.
Делала она это не в первый раз, поэтому, вместо того чтобы согласиться, собеседник пожал широкими плечами и продолжил стирать с клавиатуры ноутбука детские отпечатки. Сегодня абрикосовые. А судя по тюбику, найденному под столом — со сливками.
— Ваши дети абсолютно неуправляемы! — Заметив, что на нее не обращают внимания, дама прибавила громкости.
— Они не автомобили, чтобы ими управлять.
— Ну, знаете ли... Им скоро будет шесть! С таким поведением не возьмут ни в одну приличную частную школу!
— Значит, пойдем в неприличную. — Папаша снова пожал плечами. На этот раз — с тихим обреченным вздохом.
Абрикосовое пюре оказалось прочнее, чем вчерашняя клубника. Кнопки залипли намертво, и вместо почты удалось открыть лишь папку с детскими мультиками.
— А какое будущее их тогда ждет? — От возмущения дама, казалось, вот-вот лопнет. — Вы хоть на миг задумывались?!
— Тяжелое. — Мужчина понимающе кивнул. — Ни работы на две ставки. Ни квартиры в кредит. Ни машины. Отечественной. В рассрочку.
Будто собеседник выругался при ней трехэтажным матом, дама возмущенно топнула и правой рукой показала куда-то в сторону. Точь-в-точь как памятник Ульянову-Ленину на площади любого райцентра.
— Неблагодарные! И вы, и ваши дети! Упущенное поколение! — Пустив невидимую слезу, дама гордо отвернула лицо.
— Да, учись я лучше, ни за что ни в какой «Форбс» не попал бы.
— Ах вы! Ах так... — Словно выброшенная на берег рыбина, дама принялась жадно хватать ртом воздух. А когда ей самой надоел этот театр, уже другим, спокойным тоном добавила: — Я отказываюсь работать в таких условиях.
— «Я устал. Я ухожу!» — все так же не отрываясь от дел, скрипучим голосом процитировал другого великого деятеля отец семейства.
Терпеть такое неуважение и дальше дама уже не смогла. Массивная дверь чуть не слетела с петель от мощного хлопка. С письменного стола Константина Сергеевича Арбенина посыпались на пол бумаги. И лишь две пары глаз за окном даже не моргнули, когда двенадцатая няня исчезла в коридоре.
Едва за стеной стихли шаги, отец повернулся и уставился на две свои копии. Одну женскую и одну мужскую.
— И как мне с вами быть?
— Пап, мы ничего не сделали! Это она сама! — Двойня даже врала хором. Попадала звук в звук.
— Может, вместо няни дрессировщика нанять? Запашного какого-нибудь. Могу обоих!
Будто всерьез раздумывает над такой идеей, Константин задумчиво почесал шею. Окинул бандитский дуэт внимательным взглядом. Но принять окончательное решение так и не успел.
Стоило раскрыть рот — в дверь постучали. И, просунув голову в дверной проем, охранник извиняющимся тоном сообщил:
— Там к вам няня. Свеженькая. Запускать?
2. Глава 1. Быть или не быть
Глава 1. Быть или не быть
Варя
Ната выла третий день. Навзрыд. С всхлипами, c заламыванием рук и горьким «Спасите-помогите!».
Шоу было необычным. Очень шумным. И как на него реагировать, никто не знал.
За последние годы я так редко видела красавицу сводную сестру, что уже стала забывать, насколько мы разные. Как блондинистая Барби и отечественная кукла Машенька с огромными глазами и копной непослушных волос.
Характеры у нас с Натой тоже отличались. В девятнадцать она ушла из дома со своим первым мужчиной. А в двадцать пять — обрадовала семью двойней от самого известного в Питере миллиардера Константина Арбенина.
Это было как гром среди ясного неба. Помолвка и бракосочетание, конечно же, прошли мимо. Куда нам с мамой до местного бомонда? Чтобы не опозориться, Ната даже приглашения слать не стала.
Узнав о свадьбе из прессы, мы неделю ломали головы над текстом поздравительного сообщения. Не представляли: благословлять, журить или вообще не порочить телефон Наты своими недостойными записями.
Но вот с детьми у нее вышла проблема. Не сразу. Спустя пять лет после их рождения. Однако настолько серьезная, что сестра вернулась домой и залила скромную отцовскую квартирку горькими слезами.
— Он хочет забрать моих малышей! Лишить меня моих милых ангелочков! — с эхом разносилось по гостиной сутками напролет.
Иногда мне казалось, что столько плакать нельзя, но Ната упорно ставила рекорд за рекордом.
— Этот мерзавец... Этот подлец... У него столько денег, что купит и судью, и клуш из созцащиты, чтобы лишить меня прав, — захлебываясь, причитала она.
— У этого мужчины нет ни совести, ни сердца! Вначале он расторг брак и выставил меня за порог. А сейчас взялся за наших малюток! — выла так, что старый соседский кокер-спаниель начинал скулить за стенкой.
— И плевать ему, что дети будут расти без любви и заботы! — как гонщик на педаль газа, жала Ната на больную мозоль моей мамы.
В общем, поводов, чтобы проститься, скопилось хоть отбавляй. Вместо того чтобы праздновать защиту диплома, — на отлично, между прочим, — я днями подавала Нате и маме салфетки. И медленно закипала. Однако на четвертые сутки плач сестры перешел в новую фазу — продуктивную.
— Я, кажется, знаю, как забрать у Арбенина детей! — внезапно разродилась она.
