Самый день для банабульки
В отеле поселились девяносто семь рекламщиков из Нью-Йорка и так забили все междугородные линии, что девушке из 507-го пришлось ждать соединения с полудня чуть ли не до половины третьего. Однако времени она не теряла. Прочла в женском карманном журнале статью «Секс – развлечение. Или ад?». Вымыла щетку и расческу. Свела небольшое пятно с юбки бежевого костюма. Перешила пуговицу на блузке из «Сакса»[3]. Выдернула два свежих волоска, пробившихся из родинки. Когда телефонистка наконец вызвала девушкин номер, та сидела в нише окна и докрашивала ногти на левой руке.
Такие девушки совершенно ничего не станут бросать, если звонит телефон. У таких, судя по всему, телефон не умолкает с наступления половозрелости.
И вот телефон разрывался, а она подвела кисточку к ногтю мизинца и очертила контур лунки. После чего закрыла пузырек и, встав, помахала в воздухе левой – невысохшей – рукой, туда-сюда. Затем сухой рукой взяла из оконной ниши уже полную пепельницу и перенесла на тумбочку, где стоял телефон. Села на заправленную узкую кровать и – на пятом или шестом звонке – сняла трубку.
– Алло, – сказала она, отставив левую руку подальше от белого шелкового халата, который только на ней и был – да еще шлепанцы: кольца остались в ванной.
– Нью-Йорк вызывали, миссис Гласс? На про воде, – сказала телефонистка.
– Спасибо, – ответила девушка и пристроила пепельницу на тумбочке.
Пробился женский голос:
– Мюриэл? Ты?
Девушка слегка отвернула трубку от уха.
– Да, мама. Ты как? – ответила она.
– Я до смерти за тебя переживала. Ты почему не позвонила? У тебя все хорошо?
– Я пыталась дозвониться вчера вечером и позавчера. Здесь телефон…
– У тебя все хорошо, Мюриэл?
Девушка увеличила угол между ухом и трубкой.
– Все прекрасно. Только жарко. Такой жары у них во Флориде не бывало с…
– Ты почему не позвонила? Я до смерти за…
– Мама, дорогая моя, не ори на меня. Я прекрасно тебя слышу, – сказала девушка. – Вчера вечером я звонила дважды. Один раз прямо после…
– Я и отцу твоему сказала вчера вечером, что ты, наверное, позвонишь. Так нет же, он… У тебя все хорошо, Мюриэл? Скажи правду.
– У меня прекрасно. И хватит уже спрашивать.
– Вы когда доехали?
– Откуда я знаю? В среду утром, рано.
– Кто вел?
– Он, – ответила девушка. – И не дергайся. Вел он очень славно. Я даже поразилась.
– Он вел? Мюриэл, ты дала мне слово, что…
– Мама, – перебила девушка. – Я же говорю. Он вел машину очень славно. Вообще-то не больше пятидесяти всю дорогу.
– А с деревьями не глупил, как раньше?
– Я же сказала, мама, он очень славно вел. Ну пожалуйста. Я попросила его держаться поближе к белой полосе и все такое, и он меня понял и держался. На деревья даже старался не смотреть, я видела. Кстати, папа машину починил?
– Нет еще. Требуют четыреста долларов только за…
– Мама, Симор сказал папе, что заплатит за ремонт. Незачем…
– Ну, посмотрим. Как он держался – в машине, ну и в целом?
– Нормально, – ответила девушка.
– Обзывал тебя этой жуткой…
– Нет. У него теперь кое-что новенькое.
– Что?
– Ох, да какая разница, мама?
– Мюриэл, я хочу знать. Твой отец…
– Ладно, ладно. Он зовет меня мисс Духовная Гулёна-1948, – ответила девушка и хихикнула.
– Ничего смешного, Мюриэл. Совершенно ничего. Это кошмар. А вообще – грустно. Как подумаю, что…
– Мама, – перебила девушка. – Послушай меня. Помнишь книгу, которую он мне прислал из Германии? Ну эту – немецкие стихи. Куда я ее задевала? Ума не…
– Она где-то у тебя.
– Точно? – спросила девушка.
– Разумеется. То есть где-то у меня. В комнате у Фредди. Ты ее бросила тут, а у меня не было места в… А что? Она ему нужна?
– Нет. Но он про нее спрашивал, когда мы ехали. Прочла я или нет.
– Она же на немецком!
– Да, моя дорогая. Это без разницы. – Девушка закинула ногу на ногу. – Он говорит, стихи эти, оказывается, написал единственный великий поэт нашей эпохи. Говорит, надо было перевод купить или как-нибудь. Или выучить язык, если угодно.
– Кошмар. Кошмар. А вообще – грустно, вот что. Твой отец вчера вечером сказал…
– Секундочку, мама, – сказала девушка. Сходила к окну за сигаретами, закурила, вернулась к кровати. – Мама? – спросила она, выдыхая дым.
– Мюриэл. Так, послушай меня.
– Я слушаю.
– Твой отец разговаривал с доктором Сивецки.
– Так? – сказала девушка.
– Он все ему изложил. По крайней мере, мне он так сказал – ты же знаешь своего отца. Про деревья. Эту историю с окном. Весь этот кошмар, что он бабушке наговорил про ее виды на кончину. Что он сделал с этими славными снимками с Бермуд – все.
– И? – сказала девушка.
– И. Во-первых, тот ответил, что выпускать его из госпиталя – это было преступление армии, слово чести. Он весьма определенно сказал твоему отцу, что есть немалая возможность – очень большая возможность, как он сказал, – что Симор совершенно утратит контроль над собой. Даю слово чести.
– Здесь в отеле есть психиатр, – сказала девушка.
