Последняя неделя стала для Исабеллы самой тяжкой из всех прошедших. Она металась по комнате, то и дело жалея о принятом решении и тут же понимая, что иначе поступить просто не могла.
Наконец, за ней приехал экипаж. Солнце едва скатилось за горизонт, но на город уже опустилась тьма. Исабелла собрала с собой немного вещей, но юноша в сутане, придерживавший дверцу кареты, качнул головой.
— Мирское оставь миру.
Исабелла выпустила ручку чемодана и даже не подумала отнести его в дом. Было ясно, что эти вещи она не увидит больше никогда.
Оказавшись в карете, Исабелла скукожилась было, стараясь спрятаться от назойливого взгляда монаха, но тот не позволил ей — развернул лицом к себе и принялся завязывать глаза чёрной лентой.
Исабелла сидела смирно, а дождавшись, когда дело будет закончено, всё-таки повернулась к послушнику спиной и замерла, заставляя себя сдерживать слёзы.
Дорога заняла почти два часа, а когда экипаж остановился, и Исабелла попытался снять повязку, послушник удержал её руку и, придерживая за локоть другой рукой, помог выбраться наружу. Пахло сыростью, но больше ничего понять Исабелла не могла.
Повязку ей позволили снять лишь когда дважды скрипнула дверь. Исабелла обнаружила, что находится в окружении людей, одетых в сутаны, но не те, что носили обычно монахи. «Орден», — подумала Исабелла. Она искала глазами Эмилио, но найти так и не смогла.
Уже знакомый юноша подошёл к ней сзади и, взявшись за ворот платья, потянул в стороны.
— Что вы делаете? — спросила Исабелла, немного испугавшись.
— Мирское оставь миру, — повторил послушник, и Исабелле заранее стало холодно, потому что она поняла, что предстоит ей теперь.
Исабелла никогда не стеснялась наготы, но когда один слой за другим с неё стаскивали одежду, с каждым новым слоем она чувствовала себя всё более неуютно. Наконец, последняя рубашка оказалась сброшенной на пол, и Исабелла замерла, стараясь не сгибать спину под тяжёлыми и жадными взглядами незнакомых служителей. Она обвела их глазами и заставила себя улыбнуться, давая понять, что такое им не увидеть больше никогда.
От этой мысли Исабелле стало немного легче, а затем она наткнулась на взгляд одного из присутствовавших — в отличие от остальных, он носил обычную красную кардинальскую сутану. Лицо у наблюдателя было скорее мягким, а сам он был немного полноват и ростом невысок, но не это заставило улыбку Исабеллы потухнуть, а его глаза — холодные и расчетливые, не вязавшиеся с пухлыми губами и смешливыми морщинками на лице.
Исабелла сглотнула.
В этот миг двое служек подали ей рубаху, и Исабелла вытянула вперёд руки, позволяя одеть её на себя. Грубая льняная ткань на миг заслонила глаза кардинала, а когда рубаха легла на плечи Исабеллы, тот уже исчез.
Исабелла поёжилась. Она никогда не носила ничего более жёского, чем батист. Колючая, плохо выделанная ткань царапала кожу, но Исабелла напомнила себе, что теперь выбирать не ей.
Послушницы поймали её руки и, повинуясь их знаку, Исабелла двинулась вперёд.
В следующем зале народу было меньше, но зрители смотрели так же пристально. Впрочем, все их взгляды мгновенно потеряли значение, потому что у дальней стены, рядом с кафедрой и небольшим фонтанчиком — видимо, со святой водой — стоял граф Кавалли.
***
Сердце Эмилио сжалось, когда он увидел Исабеллу, лишённую привычного лоска и поникшую, будто потухшую, придавленную всем происходящим, точно рухнувшим на голову потолком.
Эмилио хотел было улыбнуться ей ободряюще, но тут же отбросил эту мысль — улыбку Исабелла могла воспринять как насмешку. Только не сейчас.
Двое служителей младшего ранга вели Исабеллу за руки, как невесту, и Эмилио подумал, что хоть что-то могло, в самом деле, радовать его в этом дне — Исабелла становилась его. Только его. Теперь она не могла уйти, даже если бы захотела. Даже если бы Эмилио не оправдал её надежды или вдруг эта внезапная влюблённость прошла бы. Исабелла всего через несколько минут станет его навсегда.
Эмилио молча смотрел, как Исабеллу ведут через зал, особенно беззащитную сейчас. Ворот её рубахи был широким — Эмилио знал, что должно быть только так, потому что рубаха должна оставить свободу для палача, ставившего клеймо. И в то же время эта открытость, эта нежная шея, выставленная на всеобщий обзор, и родинка под ключицей, о которой знал теперь не только он, заставляли его до боли сжимать кулаки.
Эмилио облизнул пересохшие губы и заставил себя сосредоточиться на словах кардинала, который проводил ритуал. Кто-то должен был проследить, чтобы всё было правильно, и вряд ли сейчас это могла сделать Исабелла.
— Вы, Исабелла Моретти, отныне и до конца жизни клянётесь служить Эмилио Кавалли, рыцарю чести ордена Иллюмина. Клянётесь исполнять любую его волю и прихоть. Клянётесь соблюдать правила, которые он установит для вас. Отныне вы забудете своё мирское имя и свои титулы, утратите любые права…
— Стоп, — прервал его Эмилио, и Исабелла, уже впавшая было в какой-то священный транс, вздрогнула и посмотрела на него. — Стоп, — продолжил Эмилио. — Маркиза Моретти не может нарушить клятв, уже данных ей и её родителями. Её имущественные права определяются её клятвами и к нашей клятве отношения не имеют.
