Научить понимать и любить стихи – занятие неблагодарное и заведомо обреченное. Прежде всего потому, что ни один человек не может с полным правом сказать: "Я понимаю это стихотворение или стихи вообще". Просто существует разный уровень понимания и восприятия поэзии, зависящий от многих субъективных и объективных факторов. Назову лишь некоторые из них: общий уровень культуры, культура чтения вообще и чтения стихов в частности; культура выражения и восприятия чувств, уровень интеллекта и образованности, наблюдательность. А иногда восприятие того или иного стихотворения зависит просто от настроения, погоды или… ни от чего.
И тем не менее, есть что-то общее в психологии восприятия стихов. Этому процессу всегда предшествует открытие.
Чудес, хоть я живу давно,
Не видел я покуда.
А впрочем, в мире есть одно
Действительное чудо:
Помножен мир (иль разделен?)
На те миры живые,
В которых сам он отражен,
И каждый раз впервые.
Всё в мире было бы мертво —
Как будто мира самого
Совсем и не бывало, —
Когда б живое существо
Его не открывало.
С. Маршак
И тот, кто на протяжении своей жизни совершает такие открытия, неизмеримо счастливее других, невзирая на любые жизненные обстоятельства. Можно сказать, что у читающего стихи – одна жизнь, у не читающего – другая.
В замечательном рассказе "Чик и Пушкин" Фазиль Искандер очень тонко и убедительно описывает этот момент открытия поэзии в жизни своего героя, Чика. Этот рассказ, как и все истории о Чике, глубоко автобиографичен.
Действие рассказа происходит зимой 1937 года, на фоне мракобесия сталинской эпохи. На это время приходится пик репрессий, шпиономания. Именно тогда с особой помпезностью отмечалось столетие со дня убийства Пушкина "врагом народа" Дантесом.
Десятилетний Чик пытается найти "враждебную надпись", замаскированную в иллюстрации к "Песни о вещем Олеге". Он внимательно всматривается в рисунок, затем начинает вчитываться в текст в надежде на то, что стихи помогут ему разоблачить "проклятых вредителей". И тут с ним происходит чудо:
"Чик, конечно, знал эти стихи и раньше, но никакого особого интереса к ним не испытывал. Теперь, читая их и дойдя до гадания кудесника, Чик мельком подумал, что кудесник – шпион и нарочно разлучает Олега с любимым конем…
Читая стихи, Чик с удивлением чувствовал, что они оживают и оживают… И вдруг, когда он дошел до места, где змея, выползшая из черепа коня, обвилась вокруг Олега и "вскрикнул внезапно ужаленный князь", что-то пронзило его с незнакомой силой.
Это была поэзия, о существовании которой у Чика были самые смутные представления… И дальше уже до конца стихотворения хлынул поток чего-то горестного и прекрасного, может быть, постижение непостижимого смысла жизни… Обливаясь сладкими слезами и не думая о том, что плакать стыдно, Чик несколько раз прочел это стихотворение, удивляясь, что слова начинают светиться и зеленеть, как трава, на которой сидят Игорь и Ольга… Чик затих над столом. Он не понимал, что с ним произошло…"[1]
Стихи не рассчитаны на массовое восприятие и коллективное потребление. Они по природе своей индивидуалистичны. Они написаны поэтом, прежде всего, для себя, но адресованы каждому из нас лично.
Эта работа – еще одна попытка прочитать стихи Пушкина, те, что названы хрестоматийными, то есть изученные многими поколениями школьников, зазубренные наизусть и повторенные многократно и многогласно.
Но ведь известно: то, что повторяется бессчетное число раз, постепенно вовсе утрачивает всякий смысл, превращаясь в случайный, хоть и предсказуемый набор звуков.
Так существуют в сознании читателей «бурямглоюнебокроет», "друзьямоипрекрасеннашсоюз", "япомнючудноемгновенье", "яваслюбиллюбовьещебытьможет" и, наконец, "мойдядясамыхчестныхправил".
Это далеко не первая и, безусловно, не последняя попытка расчленить эти звуки, превратив их снова в стихи, то есть в очередной раз попытаться понять, "что внутри".
