– Плесну-ка я нам, Матюша, по маленькой… Дружище, ты наконец осознаешь важность события: мы свободны – хошь, спать ложись, хошь, песни пой, хошь, водку из горла, а хошь – люби девочек до помрачения разума за ночью день. Слышишь, Матюха, ты не рад? Обрыдло с дешевками – хочу высокого, без трипака и патентованных стонов. Я хоть это имел за службу, а ты проматюшил год, как за мелкую кражу отсидел в тюряге, – обратился Вовчик, судя по декламации, больше не к другу-сослуживцу, а в спертую атмосферу купе.
Напарник его, с прилепленными в обе щеки мазками румянца, с белесым на них, едва тронутым бритвой пушком, отодвинул свой стакан, скользнув извиняющимся взглядом на сидящую напротив чету в годах.
– Свистун, не буду я, и тебе хватит! – смягчил тихим голосом его апломб напарник. – Что подумают о нас люди?
– Ничего, ничего, мальчики, всё понимаем, – всплеснула руками женщина в возрасте за гранью в полтинник, с изысканной претензией в одеянии. Дядечка бок о бок с ней хмыкнул, выбив желваками жесткую чечетку.
– Свистун, тормози…
– Не хошь, как хошь, а мне в масть.
Свистун клацнул зубами о стакан в одиночестве, нюхнул салку краснеющей на столике колбасы и с усердием засмоктал ее.
– Интересно, сколько мы с тобой, Матюха, кирзухи да ячневой за службу перевели на г…? Не смогу смотреть на сидящие во где продукты в штатской житухе. Колбаска твердокопченая – эт-т великое творение человечества, для закуси особливо, – резанул он ребром ладони по горлу.
– В-вы как молодые петушки на выданье, – гуднул суровым баритоном дядечка-сосед, скрипнув зубами.
– Не заводись, Вася, – одержала его за руку спутница, чувствуя с вероятностью начало его срыва.
– Вот ты, дядя, и пообщайся с другом моим, а тетя выпьет со мной. Ништяк же, выпьете?
– За окончание службы можно и поддержать, – засмущавшись, кивнула та головой.
– Красивая вы, тетя, и… понятливая. Лучший год из жизни как псу под хвост, – кивая в такт словам головой, плеснул себе в стакан Вовчик.
– Не побрезгуете после друга? Водочка – она обеззараживает.
Они чокнулись, и он хлопком вкинул в себя горячительное, блеснув миндалинами, не закусывая.
– Счастливой вам жизни на гражданке, – застеснявшись чему-то недосказанному, вытянутыми губами, сморщившись, процедила в себя водку тетушка.
Спутник ее, судя по напрягшейся мимике, остался ее действием недоволен, но в процесс не вмешался.
– Он хороший парень, – тронув колено дядечки, упредил его Матвей. А наклонившись ближе к его плечу, шепнул в ухо: – Горячо еще – девчонка не дождалась из армии, вот и бузит.
Дядечка заелозил на месте, по виду своему собираясь выдать тираду, нервно стряхнул с себя руку спутницы:
– До чего же примитивны вы… Да-да, и моя благоверная туда же. Старая идеология не позволяет нам сбросить тяжелый груз своей половины. Всё тянем, надеемся на осветление разума. Оттого и видны изъяны в наших детях. От противоречий в воспитании как разобраться маленькому существу, кто из родителей прав, если один в лес, другой по дрова? Жить в определении предела зла или принять его как аксиому? Жена моя поддержала тебя в твоем понимании?! Возгордись, но ты сиюминутный герой. Вы сегодня единомышленники, а что вас ждет в будущем? На перспективу, дорогой мой, надобно заложить усилия. Дети в своей закваске все одинаковы – предстоящий большой мир познается в раннем возрасте, в то время через примитивное игровое участие. В детском возрасте, предположим, проверенный протокол – с приходом мозгового анализа, иронии в общении, важен живой пример. И насколько мастерски и к месту приведен тот или иной, так зарождается первое сомнение. Из совокупности примеров формируется личность. Хочу к тебе обратиться по-человечески. Свистун – это что-то из подворотни.