Унылый старый Краб стоял на берегу зеркальной лужицы, оставленной отливом в жёлтопрохладном сыпучем песке, и глядел на своё отраженье. «Душераздирающее зрелище – бормотал он, – вот как это называется. Душераздирающее зрелище…»[1]. И, перейдя на другую сторону расселинки, он даже не стал смотреться в неё вновь, ибо он был уверен, что «и с этой стороны ничуть не лучше» – потому что ведь это был очень начитанный Краб. Беда была только в том, что в один прекрасный день книги (даже новые!) перестали радовать его. Не радовали его ни дивные закаты, над его излюбленной прежде бухтой, когда солнце, садясь, словно уходило в большую каменную арку, ни прохладные розовые рассветы[2], оставлявшие на песке следы сотен маленьких птичек, волною бегущих за волнами, и вспархивающих, вспыхивая розовым светом, в косых лучах утреннего солнца… «Всё – суета сует»[3] – бормотал Краб, и это была истинная правда, ибо не отдавалась уже вся эта красота в его сердце, а дни его становились пусты и унылы. И ни мудрствованья философов, ни волшебно-прекрасные сказки романтиков не вдохновляли его более, жизнь его была пуста и никчемна, и не было в его жизни ничего, ради чего стоило бы…
Но в это утро Краб проснулся со странным ощущеньем: «Что-то должно случиться нынче, случиться непременно!»[4]. И оно случилось, это «что-то», случилось вдруг, как всегда и случается в сказках. Подобно странному, розовому – цвета сосновой коры пожару, разлилось над горизонтом – совсем недалеко от его любимой бухты нежно-розовое сиянье. А ведь солнце ещё не выглянуло из-за низких, серо-молочных, набухших водою туч, и были это не его проделки. Странное предчувствие – нет, не его тяжёлое копыто[5], а что-то совсем иное – ударило его прямо в сердце[6]. И Краб, вдруг позабыв обо всем на свете, бросился вплавь, туда, откуда исходил этот свет, это свеченье. Для его непривычных клешней и ног это был почти непосильный труд, но он плыл и плыл, то в компании морских коньков[7], на которых так хочется иногда покататься, то лавируя между огромными, пушистыми, переплетающимися, поднимающимися из сине-темнобездонной глубины голубо-зелёными водорослями, то совсем один – плыл, провожаемый недоуменными и любопытными взглядами; силы уж стали оставлять его, но он всё плыл, плыл и плыл…
А этот свет, это дивное свеченье исходило, между тем, из небольшой и совсем неглубокой расселины, неподалёку от морского поселенья. Свечение это вызвало сначала даже некоторый переполох среди местных жителей, самыми солидными из которых считались большая Камбала[8], и огромная шипастая Каракатица, как огня боявшаяся всяких свечений после того, как ей однажды направили прямо в глаза – серебряным зеркальцем – неземной отблеск другого мира[9]… Однако потом, когда два мелких родственника (или даже знакомых) Камбалы были посланы в расселину, и сообщили, что светится это – всего лишь Самая[10] обычная, только раскрывшаяся (чего раньше никогда не случалось) ажурная Раковина, которых множество лежало за Черными камнями[11] – все понемногу успокоились… Но тут покой их был нарушен снова, потому что – вот странность! – туда, к расселине, откуда-то издалека, с берега, приплыл громадный старый Краб – отдуваясь, выпучив глаза, и едва шевеля клешнями… Даже поло-мудрая тётка Макрель, много повидавшая на своём веку, и, как поговаривали, побывавшая в сетях и пережившая атаку Золотой рыбки глубинными бомбами[12], и потому получившая такое прозванье – так вот, даже она (эко я выбрался из этой лексической спирали! – почище всякого Орешина[13]! ©) – приняла Краба сначала за одного из свихнувшихся так называемых «машущих» или «манящих» крабов – тех самых, что в брачный период стоят на берегу на задних лапках и так забавно размахивают клешнями, пытаясь привлечь внимание крабих («таковы все мужчины! – и как же смешны они бывают» – вздохнула Макрель), но так ведь нет! Она поняла свою ошибку уже позже, когда, присоединившись к толпе любопытных, поплыла за Крабом туда, в Расселину Раковин – где испокон веку лежали бурые, никому не интересные, покрытые слоем ила, немые камни-раковины. А надобно отметить, что к толпе этой присоединилось, помимо бесчисленных родственников и знакомых[14] Камбалы, даже три пучеглазых Звездочёта и два стеклянных морских угря, а также множество рыбок-зеленушек, отличавшихся скандальным характером, любопытством, да ещё жемужно-зелёными чешуйками.
И вот тогда-то, полу-ослеплённая непривычно розовым свеченьем, оглушённая любопытным гамом толпы, и увидала Макрель Самое незабываемое зрелище в своей жизни
