В духоте, под закопченным потолком, на кухне, лихо управившись с первым бульонным, а затем тяжелым, жирным вторым, голопузый Николай (он же – муж и папа) с нетерпением дожидался десерта:
– Ну, долго еще там?
– Сейчас все будет – по монашеский смиренно, но все же с упреком ответила Марфа, едва успевая обслуживать мужа – сахара сколько?
– Давай 4 на этот бокал.
Она сыпанула 3 ложки (все равно не поймет), звонко размешала, и поставила бокал на поднос, между блюдцем развернутых конфет «му-му» и тарелкой треугольных пышек. Поднесла к столу, и подала Николаю.
– А варенье?
– Только вишневое осталось. Малину вчера Римка доела.
Николай помотал головой (он не любил вишневое). Марфа села рядом, втянула губы и с задумчивым видом, сложила руки на стол.
– Хочешь что-то сказать? – без всякого интереса, спросил Николай, и отхлебнул горячего чаю.
– Да… – неоднозначно протянула Марфа.
– Ну, говори-говори.
Посмотрев на жирные усы мужа, в которых увязли кусочки жареного лука и крупинки чего-то белесого, она спросила – ты будешь еще суп или картушку? – при этом выразив интонацией, незначительность вопроса.
– Ой, нет – но тугодум Николай, этого даже и не понял.
– Я тогда уберу, а то – вдруг кто-то придет.
– Кто?
– Да кто угодно, я вообще говорю…
– А, да – убери.
Марфа встала, сложила в стопку пустые тарелки и блюдца.
– Рима! – внезапно крикнул Николай.
– О господи! – схватилась за сердце, Марфа – че так орать? – и подошла к раковине. Залязгала посуда.
Тут, в одной только ночнушке, приковыляла взъерошенная Рима, и оголтело расчесывая глаз, остановилась в проеме.
– Звали? – спросила сквозь зев.
– Да, доча – твердо сказал Николай – давай прихорашивайся и – марш в магазин.
– Опять?
– Снова.
Одним, возмущенным движением, Рима развернулась на 180 градусов, надула щеки, и подчеркивая топотом свое недовольство, отправилась в комнату.
– Что нам надо? – спросил Николай.
Марфа отложила напененную тарелку, стряхнула в кастрюлю руки, и обтерла их об халат. Открыла антресоль, достала ручку с блокнотом, передала Николаю:
– Записывай – и села за стол.
– Так.
– 3 десятка яиц…
– Так.
– Майонез…
– Сколько?
– Ведерко пусть берет.
– А не много?
– Да, чтоб уже на месяц.
– Ладно, дальше.
– Лука килограмм…
– Ага.
– Печенье…
– Какого? Сколько?
– Разного пусть берет…
И так далее, так далее. Николай остановился писать только на половине второй стороны листа, потом вырвал его и передал жене, а та сложила список в три раза и передала как раз только что вошедшей дочери. Рима была теперь расчесана, накрашена, в черной блузке с длинным рукавом, заправленной в синие обтягивающие джинсы и в невероятно бодрой форме, словно собралась лететь в космос. Ее стиль одежды говорил, что девушке всего лишь 16.
– Вот возьми. Если не хватит, пускай тетя Таня запишет на папу. «До зарплаты», скажешь.
– Хорошо, а – перед тем как развернуться она вдруг вспомнила – можно я возьму шоколадку? – и аккуратно добавила, глядя на отца – себе.
На мгновенье образовалась тишина. Марфа замерла перед раковиной, навострила уши. Николай одномоментно перестал чавкать, и посмотрел на дочь испытующе:
