Ранним вечером в начале марта над городом плыл заунывный колокольный звон. Он лился с пяти башен-звонниц, которые черными, точно обугленными, остовами смотрели в пасмурное небо.
Хоронили старого князя, почившего третьего дня.
Фамильное кладбище лежало позади замка, на склоне Зеленой горы. Там и вырыли могилу Ливию Темному – за ручьем, на самом юру, продуваемом всеми ветрами.
Ржаво скрипела калитка кладбищенской ограды. Было холодно и пахло стоялой речной водой.
Вокруг могильного камня стояли всего четверо – только ближайшие советники. Один из них, сутулый и седоватый, в поношенном коричневом балахоне, дочитывал отходную речь. Накрапывал дождь, и чтец недовольно взглядывал на небо, торопясь закончить.
– …дарует вечный покой, и сияет ему вечный свет, – бурчал он под нос, – и да поможет земле, осиротевшей без отца…
– Истинная правда! Сироты мы, сироты горькие остались, – расчувствовавшись, вполголоса сказал другой и поправил рукав. Сиротское его одеяние было глубоких иссиня-черных тонов и колом стояло от серебряной вышивки.
– Вы еще слезу пустите, – лениво ответил сосед, смахнув с гладкой лысины капли, – случай подходящий.
– А вы челюсть не свихните, как зевать станете, – сердитым шепотом отрезал страдалец, повернув голову: дорогая парча воротника хрустнула, и лысый криво усмехнулся.
По другую сторону могилы стоял дворянин в черном. Одет он был просто и строго, будто слуга, но стоило ему только поднять глаза, как неуместная перепалка мигом стихла. Лысый уставился под ноги, горемыка вытащил платок и высморкался.
– Погодка… – чтец захлопнул книгу и плотнее запахнулся в балахон: – Благодарю всех, судари, за последнюю дань уважения князю, и далее не смею задерживать.
Он торопливо направился к замку, на ходу распутывая капюшон. Следом за ним, оживленно беседуя, двинулись убитый горем сирота и его лысый приятель. У могильного камня остался только черный дворянин. Когда трое безутешных горюнов скрылись за склоном, он развернулся и медленно пошел к калитке.
На столб кованой ограды были намотаны поводья двух коней. Рядом поджидал молодой человек.
– У вас руки замерзли, – он положил на седло перчатки с графским гербом. Такой же герб и полное имя владельца – Дарен Эмилан – были вытеснены на дорогой коже седла. – Зря не взяли…
– Вот и все, Леронт, – глядя вниз с холма, сказал граф. – Нет у нас больше государя…
– Его уже давно нет, дядя, – ответил молодой человек, распутывая поводья. – Сегодня просто схоронили.
– Молод ты еще очень, мальчик мой.
– И дурак, не правда ли?
– Не без этого, – граф провел рукой по волосам и улыбнулся.
Колокола, один за другим, смолкали, и в студеном воздухе держался медный отзвук. В голых ветвях гудел ветер.
– Решено уже, кто будет править? – Леронт кивнул в сторону замка и неприязненно спросил: – Совет?
– Временно, до прибытия наследника.
– Все-таки на восточный дом решились…
– Да, из-за моря, здесь линия пресеклась. Под корень. Ну да не беда – такой же Ланелит, только выговор восточный.
– И что про него слышно?
– Что слышно? – граф Дарен обнял его за плечи. – А слышно, что будет это герой из героев, такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать! И вытащит он наш край из нищеты, а нас из безвестности! Брось печалиться, Леронт, и не такое видели! Идем, что на холоде стоять! Съездим в Заречье, развеемся…
На спуске с Зеленой горы их едва не сбил всадник. Плащ его был забрызган грязью, а наездник еле держался в седле – то ли пьян был, то ли от усталости. Леронт обернулся ему вслед.
– Видели? – спросил он дядю.
– Что?
– Кайма синяя на плаще. Гонец.
Коричневый балахон висел на крючке у двери, а его владелец сидел в кресле у камина, грея над огнем руки.
– Дует изо всех щелей, – недовольно заметил горький сирота, кутаясь в медвежью полость. – Распорядились бы, Вельгер… Первый человек в княжестве, а голодранцем живете.
– Одеваться надо теплее, господин Рифей. Вечно красуетесь, перед кем только, непонятно.
Тот взял со стола розетку с орехами.
– А правда, что государь-то наш будущий дите совсем? – спросил он.
– У этой старой развалины, Алариха, один всего племянник? Ну, значит, этот и есть. Давайте, что у вас там… – Вельгер принял из рук гонца футляр, взял перо и, близоруко сощурясь, черкнул на расписке: «Верфус Вельгер, Казначей княжества. Десятое марта». – Спуститесь вниз, спросите кастеляна замка, лысый такой – мессир Фаради. Вас накормят и устроят на отдых.
Гонец с поклоном вышел.
Вельгер сломал печать, пробежал письмо глазами, скомкал и швырнул на стол.
Рифей с любопытством вытянул шею.
– В Черной Ольхе землетрясение приключилось, – сухо ответил Казначей на его взгляд. – Две деревни развалило, беженцев полным-полно… Опять убытки. И опять на моей земле, как раз где серебро добывали. Рудники завалило, и работать теперь некому, и попробуй, откопай их теперь, – Вельгер поджал губы. – Одно разоренье, куда ни плюнь…
Рифей с хрустом раскусил орех.
– Слышал, в тех местах Серая цапля околачивался, – жуя, сказал он. – Зимой болтали, а кое-кто и живьем видал. Этот просто так не появляется – либо народишко запутает, либо приметы какие раскидает, либо еще какую гадость выкинет. Добра не жди…
