Стены операционной были выкрашены в тревожный голубой цвет, и Паула не могла отделаться от мысли, что это цвет смурфиков. Вместо того чтобы успокоить, это расстроило ее еще больше. Сейчас она лежала на койке в клинике для абортов, поэтому размышления о мультфильмах заставили ее лучше осознать реальность, в которой она находилась. Она – девушка на кушетке с раздвинутыми ногами – была ребенком. Ей было тревожно и дискомфортно, а еще она боялась боли и того, что операция может оставить последствия… не физические – врач уже говорил с ней об этом – а эмоциональные. Ей захотелось спрыгнуть с кушетки, запахнуть ночную рубашку, чтобы не было видно живота, и убежать оттуда, но она не могла… не могла сохранить эту беременность по многим причинам. Это было невозможно. По крайней мере, так она сказала своей матери, когда призналась, что беременна. С того дня, когда она во всем призналась и увидела на лицах родителей невиданное прежде трагическое выражение, не проходило и минуты, чтобы она не думала об Анне – так она мысленно окрестила свою дочь.
Я знаю, что это девочка, то есть, это должна быть девочка. Я знаю, что если бы не вынула ее из своего тела и позволила бы ей вырасти, она была бы девочкой. Чувствую это, знаю это. Анна? Это первое имя, которое пришло на ум. Мою бабушку звали Анна, и когда я была маленькой, прочитала роман «Аня из Зеленых Мезонинов» о девушке-нонконформистке, и я такая же… и моя дочь была бы такой же. Анна. Постоянно с ней разговариваю. Вся эта история с абортами – очень… как бы это сказать… печальная. Конечно, мама все время держала за руку, заботилась обо мне, гладила мои волосы, как будто мне было восемь лет, но это что-то странное, противоречивое, потому что это запретная тема, о которой мы не говорим, но которая все время присутствует повсюду в жизнях людей. Когда утром мама кладет мне на тарелку тосты, они смотрят на меня и будто бы кричат: «ТЫ БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ АБОРТ, ШЛЮХА!» Когда ставлю посуду в посудомоечную машину и выдвигаю ящик, чтобы положить столовые приборы, это звучит как: «ДУМАЕШЬ, ВСЕ В ПОРЯДКЕ? НО ТЫ ИДЕШЬ НА АБОРТ!» Тишина будто кричит, когда мать сидит ночью на кресле-качалке: «ТВОЯ ДОЧЬ ИДЕТ НА АБОРТ! ТЫ САМАЯ ХУДШАЯ МАТЬ В МИРЕ!» Предметы говорят за нас, тишина и пустота шепчутся о том, что растет в моем чреве, но мы молчим, даже если все внутри нас рвется на части. Это как когда мама гладит мои волосы, как я уже говорила, или когда смотрит из гостиной, когда я иду к выходу. Или когда отец смотрит, как я ужинаю в любимом ресторане: знаю, что они думают только об этом. Это лестница из переплетающихся мыслей.
Первая ступенька вниз – аборт, конечно. Там мы сталкиваемся с дискомфортом, спускаемся еще на одну ступеньку и попадаем в подвал секса до беременности. Ни одному отцу не нравится представлять свою дочь в кровати или на четвереньках на заднем сиденье автомобиля, и это не имеет абсолютно никакого отношения к тому, что я несовершеннолетняя. Мне может быть тридцать восемь лет, и мой отец все еще будет испытывать боль, представляя меня в брачную ночь, понимаете? Родителям не нравится представлять вас фертильной, или с мужчиной, нет… но гораздо меньше им нравится представлять вас раскинувшейся на кресле, пока из вас извлекают «плод». Все это ужасно.
А что насчет меня? Я ни разу не заплакала в течение всего процесса. Это было быстро, но в то же время заняло целую вечность. Думала: «Странно, я уже должна была выйти. О боже, это происходит не со мной…» а затем – все возможные вопросы. Думала, что всегда пользовалась презервативами, но потом засомневалась в этом, а еще подумала, что один, возможно, порвался или был просрочен. Я думала о многих вариантах. Некоторые очень логичные. Например, «Забеременела от Горки». Другие очень глупые: «Не следовало пользоваться общественным туалетом». А третьи еще глупее, особенно после просмотра фильма «Темные небеса» о пришельцах: «Что, если меня похитили?» Нет, меня не похищали, и я не забеременела сидя на унитазе в кинотеатре «Идеал». Нет. Забеременела, потому что у меня был половой акт и потому что мой бывший парень несколько раз кончил внутрь. Все. Я плакала, но гордилась тем, что не устроила из этого драму. Я всегда была плаксой, вы же знаете. Увидев две маленькие полоски на тесте, я поднялась на две ступени зрелости. Я так думала, но беременность перевернула все с ног на голову, и я чувствовала себя… не знаю, как это сказать, отягощенной. Бум. Взвесив все, понимаю, что сама могу нести ответственность за свои решения. «Я больше не ребенок, – повторяю про себя, – и не плачу. Я больше не ребенок, и не плачу, не плачу…»
Паула начала плакать. Она сдерживала слезы с самого начала, и, не осознавая, ехала с включенным ручным тормозом, а это, с какой стороны ни посмотри, заставляло машину дергаться. Синяя стена, мысли о смурфиках, вид матери по ту сторону со странной, слабой улыбкой, внушающей спокойствие, наводили ужас. Ее жизнь разделилась на две части, она как никогда чувствовала себя ребенком, и начала плакать… Это были те слезы, от которых дрожит подбородок, которые хочется остановить, но чем больше пытаешься успокоиться, тем больше растет ком в горле. Вот такие слезы. Плач семнадцатилетней девушки. Повзрослела ли она? Да, черт возьми. Но взросление не похоже на открытие уровня в новой видеоигре. Да, вы принимаете новые вызовы и идете навстречу новым приключениям, но это не значит, что ваши страхи внезапно преодолены. Нет. Взросление – это столкновение с другими видами проблем, которые видно издалека или о существовании которых вы даже не подозреваете, но они не решаются, как по волшебству, понимаете? Паула не понимала и поэтому плакала. Она хотела убежать, но знала, что ей негде спрятаться. Она начала думать, что плод останется с ней, если она не позволит игле войти в ее тело. Волшебным образом забыла все, что говорил ей врач, и только увидела острый элемент, приближающийся к ней. Она посмотрела на свою мать, у которой все еще было странное выражение лица, которого она никогда раньше не видела. Паула попыталась прошептать что-то. Никто в комнате не мог понять, что она сказала, кроме матери:
