Этнокультурная история казаков. Часть V. Попытка реставрации. Книга 6

Cатирик Аркадий Арканов как-то произнёс фразу, ставшую почти афоризмом: «Хемингуэй […] считал, что писатель прожил не напрасно, если от него остался один стоящий рассказ. На вопрос, что такое сто́ящий рассказ, он отвечал: рассказ, запавший в память одного читателя». Проводя аналогию между написанием рассказа по Хемингуэю и героической попыткой Казачьего Народа воссоздать, поднять из руин свой этнический Дом после 70 лет его планомерного разрушения, мы можем уверенно сказать, что, как минимум, эта попытка оказалась сто́ящей. Даже если она и останется единичной и не достигшей цели. И она, эта попытка, независимо от дальнейшей исторической судьбы казаков, навсегда останется в Большой Истории как героическое усилие казачьего этноса на излёте XX столетия.

Казачество как единый социум, со своей территорией, своим самоуправлением и особым укладом хозяйствования и жизни, прекратило своё существование в 1920 году – после ликвидации казачьих вооружённых сил, уничтожения своих национально-территориальных образований (Войск) и проведённого над казаками массового террора с уничтожением наиболее непокорных и свободолюбивых представителей этого народа. Между историческим казачеством, представлявшим из себя единый этнос (одновременно с признаками «сословности», внедрёнными в него российской монархией) и потомками казаков конца 1980-х годов, когда проявились первые признаки его «возрождения», прошёл огромный период 70-летнего перерыва, в течение которого сменилось три поколения! Период, наполненный мероприятиями по подавлению казачьего духа и некомплиментарным отношением к любым проявлениям «казачести». Исходное компактное казачье сообщество оказалось рассеянным по всей России (и не только) и раздробленным на различные социальным слои. За этот 70-летний срок «старорежимное» казачество претерпело огромные изменения, утратив все свои хозяйственно-экономические, политические, социальные, военные и прочие права и обязанности. Единственной основой для идентификации потомков казаков как представителей Казачьего Народа осталась одна только память о происхождении. Именно она и стала фундаментом объединения казачьих потомков для их «возрождения» на излёте существования СССР.

Поэтому период 1988 – конец 1990 года с полным основанием можно назвать латентным, «подпольным» или подготовительным к Казачьему Ренессансу. В этот период происходило подспудное становление будущего движения «возрождения». Или, по нами принятой периодизации, будущей попытки реставрации разрушенного Казачьего Этнического Дома. К отчаянной попытке поднять его из руин, в которые он обратился за 70 лет господства коммунистов. С. Рубцов: «Вы только вдумайтесь в эти цифры – из более двух с половиной миллионов казаков, живших на Дону к январю 1917 года, на сегодняшний день осталось менее пятидесяти тысяч! Остальные погибли или не родились. Их родители сгинули в лагерях ГУЛАГа, полегли в оврагах и рвах общих могил, да растворились в изгнании на чужбине. Знала ли история более страшный геноцид, когда целый народ умышленно уничтожался под корень?».

Основной тенденцией первых казачьих активистов было пробуждение национального самосознания казачьих потомков через восстановление элементов традиционной казачьей культуры. Казак-писатель В. Е. Шамбаров позднее констатировал: «Возрождения казачества не ожидал никто. Да и сами казаки не ожидали! И вдруг оно свершилось… Начало процесса можно датировать 1986 – 1987 годами. Сперва он шёл подспудно, малозаметно. К теме казачества вновь стала обращаться творческая интеллигенция. Появляются романы В. Семенихина «Новочеркасск», А. Знаменского «Красные дни», Е. Лосева «Миронов», Ж. Бичевская запела казачьи песни. Перемены стали происходить и в сознании людей. В казачьих областях вдруг возрос интерес к своему прошлому. Люди начали разыскивать информацию о предках. Журналисты местных газет – писать первые, ещё робкие заметки по истории казачества. Но процесс шёл не только в казачьих регионах. Общаясь с людьми, казаки начинали выделять «своих». Обменивались теми же роман-газетами, зачитанными до дыр. Люди «вспоминали», что они – казаки!

Правительство к данным явлениям не имело никакого отношения. Наоборот, оно по ранее проложенным рельсам с тем же увлечением продолжало политику ассимиляции казаков. В частности, в 1989 году вышло Постановление о переселении в русское Нечерноземье жителей «трудоизбыточных регионов» – Средней Азии и Кавказа. Прошла и вторая волна реабилитаций «репрессированных народов». И «трудоизбыточных» реабилитированных месхетинцев, чеченцев и тому подобных принялись переселять не в вымершие тверские деревушки, а снова – в казачьи области! На Дон, на Кубань…