Небо ещё долго будет светлым. В который раз за день выглядывая в окно, я видел очертания городских улиц, удивительно тихих, удивительно пустых. Солнце освещало белые стены соседних зданий огненным, предзакатным светом. В прежние времена я бы мог подумать, и обязательно подумал, о красоте мгновения, но теперь думал о светиле исключительно как о небесном теле, о части космоса. Космоса, из которого на планету несётся уродливой формы кусок камня. Теперь свет от звезды не казался таким уж нежным, тёплым, но оставался по-прежнему вдохновляющим, впрочем, будь я художником, то от таких впечатлений набросал бы на полотне нечто разрушительное. К счастью, я писатель.
Мне дважды не повезло: я жил в эпоху разложения литературы, а теперь живу в эпоху разложения целого мира, однако литература в последнее время наоборот поднялась, приободрилась, воскресла. Не своевременно, но она вдруг стала тем, чем и формировалась когда-то, до того, как всё сломалось, для этого только и пришлось, что сломать целую планету, населённую нами, кто эту литературу и придумал. Произошло это не сразу, как не сложно догадаться, сперва наступили страх, паника, неверие, хаос, а потом – принятие, а за ним – откровение; жизнь-то ведь не заканчивается, она продлится до того дня, пока мы все не соединимся с исполином из тёмного космоса, пока все мы не сплющимся в объятиях с чем-то по-настоящему ужасным. Когда его тень на мгновение закроет небо, мы совсем не успеем его рассмотреть, но каждый из нас получит свой кусочек метеорита в том или ином виде. Прощальный подарок от вселенной, который мы не просили, как когда-то не просили несчастные бестолковые динозавры, но им хотя бы достался хищник помельче, нас же ждет грандиозное шоу, и на наши кости в земле никто не наткнётся копая колодцы.
Шок. Время первого шока прошло. Прошло у всех, кто дожил до сегодняшнего дня, пережив первое потрясение. Таких много, таких большинство. Человечество удивительно стойкое, оно сильное, оно упёртое. Как же оно хорошо; и лучше, чем я думал и представлял всю жизнь. Люди хорошие. Ни один фантаст и антиутопист не угадал, все они промахнулись, все они не понимали, с кем живут на одной земле, кто их окружает. Когда-то не знал и я, и долго ничего не понимал, но прозрел чуть раньше всех, и только теперь понимаю почти всё. Поздно. Как обычно, всё приходит поздно.
Надеюсь, вы не успели забыть как начиналась история? Я опишу это так, как запомнилось мне. Мелькнула проходная новость про какой-то объект в космосе, с определенной вероятностью способный нагрянуть к нам в гости. Новость как новость, только на полпути моего бытия столько случалось этих потенциальных объектов, что и эту страшилку мимо ушей пропустили абсолютно все. Чуть позже напоминание повторилось, став куда обстоятельнее и детальнее, а потом снова, и снова, и снова; а подробностей всё больше, а прогнозы всё угрожающе. Всякий новый раз некоторым группам людей становилось тревожнее, но не мне, я посмеивался над мнительными и впечатлительными, продолжая жить без каких-либо опасений за свою жизнь, во всяком случае, сохраняя уверенность, что если я и внезапно умру от чего, то точно не от камня из космоса. В то время я как раз читал книгу про яды и с удовольствием иронизировал на тему куда большей опасности от маленьких ядовитых лягушек, чем от астероидов. Впрочем если рассудить иначе, если уж человека способно убить крохотное земноводное, то почему бы с этим не справиться астероиду? Вопрос лишь в перспективах встречи одного с другим. Я долго размышлял на тему опасности от малых и больших объектов, старательно опуская за скобки вероятностью встречи с лягушкой или астероидом. Моё воображение рисовало как скромные, но по-прежнему опасные камни, так и великанских лягушек, поглощающих разом острова, полные голых и расслабленных туристов, похожих на уязвимую мошкару на кувшинке. На почве только нарастающей истерии и собственных фантастических опытов приснился детский страх – как меня, хрупкого мальчишку, на поле бодает жуткого вида корова с огромными кривыми рогами, пробивая насквозь, потом поднимает и с воем несётся вперёд с моей проколотой тушей, а я ору, но ничего сделать не могу. Я проснулся в холодном поту и даже правый бок покалывал, но через секунды я успокоился и громко рассмеялся, и долго продолжал хохотать, еле-еле успокоившись, так меня пробрало. После отдышался, вытер слёзы, поднялся, раздвинул шторы, и с наслаждением увидел за окном большой громкий асфальтобетонный город. Ухмыльнувшись той корове, рассмеявшись в её воображаемую морду и зачем-то показав в окно неприличный жест, я повторно залился гоготом, потому что знал, в городе она безвластна, на этих улицах коровы быть не может, ей без каких-либо оговорок нет места, а если она и появится каким-то образом, то её саму охватит такой страх, так что ей будет не до размахивания рогами, а значит, здесь я в безопасности.
Примерно на следующий день все люди достоверно узнали: через десять лет прилетит астероид и прицельно врежется в нас. Врежется основательно, не как-то по касательной, бочком, кусочком, а всей своей массой, да прямо в сердце планеты. Умельцы постарались нарисовать как можно больше проекций и имитаций удара, в самых красочных подробностях изобразив момент столкновения и разрушения планеты и астероида за компанию. Это крутилось и повторялось так часто, что человек с самой примитивной фантазией и склонностью к эскапизму все равно выполз бы из своих ограничений и представил и осознал самым наилучшим образом всю суть грядущей катастрофы. Не обошло это стороной и меня, но с воображением у меня и так порядок. Зато я выучил новое слово – «энтропия» – и пару раз использовал в книгах и спорах на работе. Хоть что-то полезное.
