Мост Альбер-Лупп через Элорн, в глубине Брестского рейда.
Там внизу, за узким входом, медленно движется темной тенью на безоблачном небе патрульный корабль; правее, за Военно-морским училищем, расположенным на улице Катр-Помп, я различаю мачты «Ришелье»[2] и недавно вернувшихся из дальнего похода крейсеров; торговый порт забит судами; совсем рядом, в Сен-Марк, черными точками разбросаны по воде рыбацкие лодки. Стоящие здесь боевые корабли и грузовые суда уйдут в море, на их место придут другие. Все как всегда. Я хочу видеть неизменный пейзаж, отпечатавшийся за двадцать пять лет в моих глазах и в моем сердце: ла Рош-Менгам, Испанский мыс, форт Портзик и возвышающийся над водой коренастый силуэт маяка Мину. В этот ставший ярким пятном в череде серых унылых месяцев солнечный день конца бретонской осени, прекрасный и меланхоличный, 1 декабря 1939 года, я вижу только их.
Из задумчивости меня выводит голос одной из моих дочерей: «Что ты думаешь о советском нападении на Финляндию?»
Я с самого утра думаю об этом нападении, и в голове неотступно крутится: «Эта война начинается в День святого Андрея. Финляндия будет распята так же, как этот святой».
На чем основана эта мысль, на какой мистической интуиции? Не знаю; просто я это чувствую, вот и всё. Но что я могу сказать своим дочерям, которые хотят понять происходящее? Стоит ли представать в их глазах пессимистом и портить, пусть даже на мгновение, их удовольствие от возвращения в Брест, их радость от красот рейда, ясного неба, шума моря?
Здесь две мои старшие, совсем еще юные. Они приехали в Брест из Парижского региона, гордые тем, что проделали такое далекое путешествие самостоятельно. Их мать осталась дома с тремя остальными детьми, младшему из которых всего месяц. Я его еще не видел; когда он родился, крейсер, на котором я служил помощником капитана, бороздил море между Касабланкой и Ла-Маншем, преследуя немецкие суда, вышедшие из испанского порта.
Война идет уже три месяца, и мы, моряки, активно участвуем в ней буквально с первых чисел сентября. Конвои, патрулирование в любую погоду, угроза атаки со стороны подводных лодок, мины, постоянная бдительность, досмотры, рейды – я в один миг оказался перенесен в атмосферу 1918 года. Смягченные или несколько потускневшие от возраста, опыта и службы, воспоминания о «той войне» выплывают из подсознания, настолько сильное воздействие они оказали на меня в прошедшие двадцать лет. Все на флоте, на нашем прекрасном флоте 1939 года, и ветераны «той войны», и молодые, пришедшие уже после нее, офицеры и неофицеры, все мы восприняли начавшуюся новую войну очень серьезно и, оставив в прошлом мирную жизнь, отправились на нее с единственной мыслью: надо честно исполнять свой долг.
В конце ноября мой крейсер пришел в Брест на профилактику и мелкий ремонт. Эскортируемый двумя эсминцами, он дождливым вечером вошел в порт, выполнив классические маневры, ставшие рефлексом: сброс скорости перед Менгамом, обмен сигналами с Парк-о-Дюк, поворот влево, чтобы зайти в крытый док, а тем временем в торговом порту догорает сухогруз – из-за чего, нам неведомо, – и столб плотного дыма закрывает Сен-Марк и устье Элорна. Якорь брошен, машины остановлены. Капитан отправляется с рапортом к морскому префекту; я остаюсь на борту за командира. Я сойду на берег завтра…
