Предисловие автора перевода
Прогуливаясь в очередной раз по сдержанной экспозиции лондонской Национальной галереи, я был совершенно озадачен тем, что обнаружил в знакомой зале с работами Рафаэля. Со стен на меня смотрели яркие, будто накануне писанные полотна узнаваемого всюду и всегда мастера. Я их видел, помнил и… не узнавал. Ведь не могли же здесь повесить репродукции да к тому же распечатанные на таком колоритном принтере! Разумеется, я обратился к пожилому смотрителю зала, который сразу же всё расставил на свои места, пояснив, что «наш Рафаэль недавно вернулся после реставрации».
Хотя так оно и было на самом деле, здесь я упоминаю о моём неожиданном «открытии» Рафаэля в качестве аллегории. Многие вещи, которые мы привыкли воспринимать как данность, на самом деле не такие – или были не такими – какими мы их знаем сегодня. Это касается и живописи, и одежды, и кинематографа, и архитектуры, и книг. Почти всё стареет и ветшает вместе с нами, и мы уже не знаем и не помним, каким оно было первоначально. Да нам часто и не до того. Мы идём по залам нашей жизни, любуемся знакомыми произведениями, здороваемся со знакомыми сотрудниками и воспринимаем всё, как оно есть – сегодня и сейчас.
Но иногда прошлое оживает, как мой британский Рафаэль, и мы начинаем видеть первоначальный замысел автора, а не то, что от него осталось.
А теперь несколько слов по существу.
Вас наверняка не мог не задеть заголовок. Ведь обычно пишут «Предисловие переводчика». Почему появился какой-то «автор перевода»?
Для того, чтобы сказать, «я читал Пушкина», «я читал Байрона», «я читал Конфуция», нужно вообще-то читать этих авторов в оригинале. В противном случае вы обязаны сделать то, что никогда делать не хочется: посмотреть, кто эту вещь переводил на понятный вам язык. Это касается даже прозы, не говоря уж о поэзии. Хотя существуют красивые афоризмы вроде «переводчик прозы есть раб автора, переводчик поэзии – его соперник», позволю себе с Василием Андреевичем не согласиться, во всяком случае, в первой части. Даже если вы сами не до конца представляете себе труд переводчика художественного произведения, возьмите одну и ту же книжку в разных переводах, будь то «Сто лет одиночества» или «Гарри Поттер», и вы сразу же увидите, что общий для всех оригинал рождает совершенно разные его интерпретации. А дальше можно долго рассуждать о переводческом чутье, знании родного языка и т. п.
Насчёт поэзии Жуковский, конечно, прав. У поэтического языка совершенно иные внутренние законы, нежели у любой, самой литературной прозы. Почитайте замечательные переводы на английский того же «Евгения Онегина» (выполненные до и после отвратительного подстрочника Набокова), и вы увидите, что вся их замечательность сугубо британская, поскольку это уже никакой не Пушкин, каким его можно почувствовать только по-русски. Вот вам несколько примеров начала про «моего дядю». Судите сами:
My uncle’s goodness is extreme,
If seriously he hath disease;
He hath acquired the world’s esteem
And nothing more important sees;
…или
My uncle, of most fair persuasion,
When taken seriously ill,
Enforced respect on the occasion —
His best idea, if you will.
…или
My uncle’s in the grand tradition:
By getting seriously sick
He’s wrung himself some recognition
And could devise no shrewder trick.
…или
My uncle was a man of virture,
When he became quite old and sick,
He sought respect and tried to teach me,
His only heir, verte and weak.
…или
My uncle, man of very honest life,
When he became in earnest sick,
Forced everyone to be obliging,
And couldn’t invent a better trick.
…или
My uncle knew his situation,
So, taking promptly to his bed,
Exacted total dedication,
And rightly too, it must be said
…или даже
Uncle, a man of purest probity
Has fallen ill, beyond a joke.
Respected now, and scorned by nobody
He has achieved his masterstroke
Если вы не знаете английского языка и не читали произведения, подписанные псевдонимом «Шейкспир» (иногда «Шейк-спир») в оригинале, смело считайте, что вы не читали Шекспира1. Относительно близкие к первоисточнику интерпретации, не более того. Почему? Причин тому несколько. Главная упомянута выше – перевести «один в один» невозможно, причём любая попытка будет сразу же и вполне оправданно названа «буквальным переводом», что всегда, мягко говоря, ужасно. Во-вторых, личность самого переводчика – и как человека, и как знатока предмета. Чтобы не ходить далеко, возьмите того же Бориса Леонидовича. Пастернак был из той плеяды богоизбранных интерпретаторов, которые переводили, языка оригинала не зная. В личной беседе со мной, юным студентом филфака МГУ, замечательный Морис Ваксмахер признался, что с английским не знаком, и все подстрочники Оскара Уайльда ему делала жена. Пастернаку подстрочники делал профессор Морозов, но Борис Леонидович был слишком велик и талантлив, чтобы обращать внимание на его упрёки по поводу отступлений от оригинала. Поэтому в той же «Трагедии Ромео и Джульетты» вы, сопоставляя первоисточник и пастернаковское «прочтение», обнаружите не только фактические ошибки, но и лакуны в несколько строф, вызванные совершенно непонятно какими соображениями
