По Лондонскому мосту медленно двигалась двуколка, в которой, укутавшись в плащ, сидел господин почтенных лет. Дождь нагонял на него сон, и ему было даже лень смотреть, куда двигались лошади, погоняемые кучером…
Сцена сменилась, и перед его глазами появился какой-то юноша, который стоял спиною к нему и смотрел на гладь воды Темзы. Внезапно юноша занёс ногу за перила.
Он хотел закричать ему «Стойте!», но, вздрогнув, проснулся.
Ничего вокруг не изменилось, никакого Лондонского моста, никакой Темзы и незнакомца, который пытался покончить жизнь самоубийством. Карета по-прежнему продолжала двигаться по улице Фуэнсери, отец всё так же дремал, сидя напротив, а на его коленях, скрутившись калачиком, спала маленькая десятилетняя сестрёнка. Рядом с ним сидела мама, прислонившись к мягкому углу кареты. Она одна не спала всё это время, с нетерпением ожидая приезда.
Мать и сын были очень похожи: у обоих были тонкие черты лица, удивительно красивые глаза с длинными ресницами. Чёрные густые волосы, сияющими локонами ниспадавшие на высокий лоб, создавали контраст с белоснежной кожей. Граф д’Ансель же, напротив, был светловолос и несколько смугл. Девочка, его младшая дочь, была точной копией отца, наверное, поэтому он её часто баловал и прощал многие детские шалости.
– Что-то нехорошее приснилось, Мариэль? – спросила она, поворачивая голову к сыну. – Почему ты проснулся?
– Просто… я видел страшный сон… скорее даже не страшный… он… этот юноша был похож на…
«… меня», – закончил он фразу в мыслях.
Луиза прижала к себе сына и сказала:
– Не волнуйся, милый, это был всего лишь сон.
– Да… – успокоившись, ответил он и стал с любопытством смотреть в окно.
Он всю свою сознательную жизнь прожил в Лондоне и никогда не был во Франции. Нант показался ему удивительно тёплым и приветливым местом ещё тогда, когда он едва спустился на берег. Эти доброжелательные лица людей, радостно встречавшие своих родных и близких в порту; тёплый бриз, мягко коснувшийся его лица, когда он стоял на палубе; нежный золотой песок на берегу и множество деревьев и цветов в городе. Он ощутил неизвестную до сих пор свободу в своей душе, словно его освободили от чего-то тяжкого и холодного. Как странно: Англия была тем местом, где он вырос, учился, жил шестнадцать лет, где остались его друзья.… Там, в холодном сыром Лондоне, к которому он не мог не привыкнуть, он ощущал себя иначе. Но только сейчас это понял. Понял, когда увидел Нант.
В Лондоне дома холодные и строгие, а здесь они были украшены вьющимся виноградом; на балконах цвели пёстрые цветы в горшках, а вывески на магазинах и трактирах дружно покачивались от дуновения лёгкого ветерка.
Он видел, как модистка выставляла на витрину манекен, на который было надето великолепное платье розового цвета, и как девушки и молодые женщины с любопытством смотрели в сторону её ателье. Он мельком заметил лавку с фруктами и продавца, который весело зазывал купить его товар. Ещё некоторое время доносился его голос вслед карете, и Мариэль понял, что, несмотря на некоторую схожесть с Лондоном, тут всё было иначе.
Но было одно «но» среди всего этого благополучия: Луиза д’Ансель, его мама, вернулась во Францию лишь затем, чтобы продать дом. Увы, но из-за Флоренцы, её родной сестры, она не могла оставаться здесь больше двух-трёх месяцев. Разрываясь между необходимостью оставаться рядом с сестрою и любовью к дому, где она выросла, вышла замуж, и где родился её первый ребёнок, она всё-таки выбрала первое. Сестра была частью её души и единственной из оставшихся в живых родственников. Кроме того, Флоренца была тяжело больна – по необъяснимой причине смерть рано забирала поколение за поколением семьи Дебре, к которой принадлежала Луиза. И лишь благодаря тому, что в Лондоне остался присматривать за Фроренцей друг семьи и превосходный доктор, она смогла приехать сюда снова. Ей до сих пор было тяжело свыкнуться с мыслью, что вскоре дом будет принадлежать кому-то другому, а она уже никогда не будет иметь права в нём жить… Но всё было решено: прислуга, которая приехала сюда за неделю до их приезда, наверное, давно всё подготовила и собрала все их вещи. Луиза не знала, сколько она ещё сможет остаться в своей комнате и пожить в ней, пока дом окончательно не будет оформлен на нового владельца.
Вскоре экипаж свернул за угол, и Мариэль увидел девушку, которая шла вдоль дороги, вероятно, направляясь к своему дому. Он бы не обратил на неё никакого внимания, если бы не одно обстоятельство: ему показалось, что девушка плакала, низко опустив голову.
Карета проехала мимо. Жаль, он никогда не узнает, что же её так расстроило.
Через минуту экипаж остановился у дома номер пять на улице Мармонтель.
– Мама, неужели это тот дом, в котором я родился? – спросил Мариэль, остановившись перед самой калиткой. Он поднял голову и посмотрел на двухэтажное здание. Ветерок нежно шевелил его чёрные короткие волосы, которые он поминутно поправлял, чтобы они не попадали ему в глаза и не мешали смотреть.
