Светлой памяти летчика гражданской авиации СССР
Александра Петровича МАМКИНА
На развилке двух лесных троп стояла самодельная пушка. Отрядные умельцы сняли ее с нашего подбитого танка Т-26, в боку у которого зияла огромная дыра – след двойного, а может, тройного попадания немецких снарядов. В дыру эту легко залезал и вылезал назад партизанский любимец тринадцатилетний Витька Климович – в общем, большая была дыра.
Внутри танка все было перемешано, железо спеклось с находившимися в нем людьми, шансов выжить не было ни у экипажа, ни у самой машины, а вот пушка на удивление всем осталась цела. На ней – ни царапины, только пороховая гарь.
Отрядный умелец-кузнец Ося Ковальчук снял пушку с танка и прикрепил ее к колесам от сенокосилки. Получилась вполне приличная артиллерийская установка, которая иногда принимала участие в боях и, случалось, выручала, когда в лесу появлялись немцы и воздух начинал разламываться от грохота стрельбы и взрывов гранат, партизанам делалось трудно. Но немцам ни разу не удалось зажать отряд и разгромить его. Ствол у пушки даже поблескивал краской, и орудие имело вполне товарный вид.
Снарядов было, конечно, мало, но все-таки они были: разведчики нашли на заброшенной территории одной из наших воинских частей артиллерийские склады, вырытые в земле, на складах отыскались танковые снаряды, которым пропасть, естественно, не дали. Десяток снарядов, уложенных в корзины и заботливо укутанных рогожей, чтобы ни снег, ни дождь не промочили, находились рядом с пушкой.
И расчет у пушки был вполне достойный – два человека, которые и грамоту артиллерийскую знали, и в окошко какой-нибудь отдельно стоящей избы могли попасть метким выстрелом, и сшибить с сосны чужого наблюдателя тоже умели – в общем, люди эти были смекалистые, много чего умели.
На календаре стоял весенний месяц апрель, но весна в партизанском лесу затягивалась, она здесь вообще не очень-то чувствовалась. Вот на равнине, на полях – там совсем другое дело, любой заснеженный ухаб мгновенно облезает, делается лысым, стоит только пригреть солнышку…
В лесу полно глухих мест, особенно где растут сосны и ели, – снег здесь может держаться до мая, а в глубоких лесных урманах, да в каменных ломинах, оставшихся еще от ледникового периода, темный пористый снег может лежать до середины июня.
Вездесущий Витька Климович приносил из урманов в лагерь такой снег, когда было уже жарко, температура залезала уже за двадцать градусов тепла, от разжиревших комаров вообще не было спасения, и швырял мелкими комками за шиворот партизанам.
Те ругались, но были довольны – кусочек холода в жаркое время еще никогда никому не вредил, а Витька, который даже в комсомол еще не успел вступить (хотя в партизанах в комсомольскую организацию приняли одного тринадцатилетнего паренька, к сожалению, погибшего потом под Полоцком; готовы были принять и Витьку, но этого момента надо было дождаться – собраться должны были все, а это дело непростое, поскольку многие партизаны находились в рейдах), хохотал заразительно над взрослыми дядьками, в уголках глаз у него проступали крохотные, почти невидимые слезки.
А в остальном Витька был натуральным партизаном, ничем не отличался от сорокалетних бородачей, свою лямку тянул с такой же нагрузкой, как и все, и в боях участвовал наравне со взрослыми.
Смешлив был только уж очень, рот всегда растянут в улыбке от уха до уха, редкие зубы сияли белью, как у бурундука, вволю наевшегося орехов, глаза тоже сияли, светились по-детски восторженно.
А вообще-то хоть и было Климовичу лет немного, а война уже хорошенько помяла его. Дай бог, чтобы он сохранил свою детсткость и смешливость до той минуты, когда на земле его родной перестанут звучать выстрелы и люди наконец-то вздохнут свободно, без опасения, что на вздох может засвистеть немецкая пуля. Прямо в спину… Сохраняй тебя Господь и дальше, Витька!
В семи километрах от лагеря, в сизой чащобе, нашлась длинная ровная поляна, которую партизаны основательно прощупали, примяли сапогами, выдрали старые гнилые пни и определили под аэродром, поскольку с Большой земли поступила такая команда, и Витька обязательно вызывался туда, когда надобно было подежурить на мягкой посадочной полосе, зажечь сигнальные костры или что-то подправить в аэродромной обстановке.
Немцы тоже пасли лесной аэродром и готовы были стереть его с карты, завалить срубленными осколками бомб деревьями, но ничего поделать не могли – аэродром все время восставал из пепла.
А помогал он партизанам здорово, иногда вообще был палочкой-выручалочкой. Только одних раненых, которых вылечить, выходить в лесу не представлялось никакой возможности, спас не менее трех десятков человек.
В апреле месяце самолет приходил на лесной аэродром каждый день – старый, со штопаными крыльями, но очень живучий «кукурузник». Так в ту пору называли четырехкрылый фанерный самолет с плоскостями, обтянутыми перкалем – прочной, пропитанной краской тканью. Прозвище это появилось еще до войны и привилось надолго.
