В этот пасмурный июньский вечер прохожих на улице почти не было. Хмурые облака целый день грозили обрушиться на город затяжным дождём, но пока только сталкивались лбами с недовольным рычанием. Скучающий от безделья ветер гонял по улице смятые газеты и пустые пивные банки.
Воскресенье. Праздник Дня Города, с натужным весельем тянувшийся с субботнего утра, незаметно угас, так и не перейдя в привычные народные гулянья с песнями, плясками, хохотом, пьянкой и мордобоем. Город просто устал отдыхать.
По заплёванному тротуару не спеша прогуливался одинокий мужчина в длинном бежевом пиджаке, старомодной шляпе и с обязательной тростью. А как же! Именно трость, на его взгляд, и придавала ему ту самую профессорскую солидность, которая никак не вязалась с его живым подвижным лицом и горящими по-мальчишески глазами.
А ведь он действительно был профессором. И не только профессором – в свои сорок пять лет он был, к тому же, доктором наук, автором многих и многих трудов по физике, метафизике, психологии, социологии, этногенезу и ещё бог знает по скольким направлениям. За что бы он ни брался – всё удавалось ему с такой лёгкостью, что доводило завистливых коллег до изжоги и потери сна. И ему это нравилось. Ему всегда доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие – копнуть самую неразрешимую проблему, разбить её на части, разложить по полочкам своего, без ложной скромности, гениального мозга, и найти решение – простое, элегантное и настолько очевидное по своей сути, что остальным оставалось только с досадой хлопнуть себя по лбу: «Как же это мы сами не додумались!»
Вот и сейчас он улыбался хмурому городу, скучным серым домам, редким прохожим, смотревшим на него как на сумасшедшего. Они признали бы его ещё больше сумасшедшим, если бы он хоть полсловечком намекнул им – почему у него так хорошо на душе, почему ему хочется петь, плясать или совершать какие-нибудь несолидные глупости: засвистеть по-разбойничьи, пройтись колесом или же просто заорать во всю мощь лёгких, какой он замечательный и как у него всё здорово получается.
Всегда ходивший быстро и стремительно, сейчас мог он позволить себе несколько минут вальяжной прогулки. Он даже и не гулял по-настоящему, а – очень ему нравилось это красивое выражение – совершал променад!
Он шёл, с удовольствием всматриваясь в лица редких прохожих, в тщетной надежде встретить хоть кого-то знакомого, хоть одну родственную душу, с кем можно разделить радость открытия. Открытия эпохального, удивительного и настолько фантастического, что дух захватывает. Да, он как никто другой знал, что именно у него, в отличие от Архимеда, есть шанс перевернуть весь мир. У него, в отличие от учёного грека, есть точка опоры. Хотя, надо честно признать: обрести эту точку ему помог неизвестный друг, полгода назад приславший конверт с решением теоремы обратной полярности – так называемой «апории Вестенхауза», – но воплотил-то её в жизнь он сам! Своим умом, своими руками, терпеливо и вдумчиво анализируя природу генетической экстраполярности.
И когда его обогнал сутулый мужичок в потасканном пиджачке неопределённого цвета, он на секунду задержал взгляд на его небритом лице, окликнул радостно-недоверчиво:
– Женька!?
Мужичок остановился в нерешительности, зачем-то спрятал ладони под мышками. Потом шмыгнул носом, хмуро оглядел его с ног до головы и спросил с вызовом:
– Я Вас знаю?
Профессор заторопился, боясь обознаться:
– Ну как же! Женька! Володин! Школа номер двенадцать, восьмой «А» класс! Ну же, вспоминай! Выпускной вечер, портвейн «три топора», Наташка Сазонова…
Мужичок наморщил лоб, силясь вспомнить, внезапно просиял:
– Лёха Бутусов! «Бутуз»?
– Точно, он самый! – довольно захохотал профессор.
– Хорошо выглядишь, дружище! – осторожно похвалил Женька. И тут же спохватился. – Или Вас, наверное, надо называть Алексей Ильич? Я слышал, Вы теперь большой человек в науке.
– Да брось ты эти «выканья». Мы ж друзья! Лёха-Жека, как раньше! Ну давай, рассказывай, как ты?
Женька облизал пересохшие губы, тяжело вздохнул:
– Так это…как видишь… я как все… Да не-е, в общем-то нормально…
– Да ладно тебе – нормально! – хлопнул его по плечу бывший одноклассник. – Оставь ты эту рассейскую привычку говорить «Всё нормально!» даже когда тебе совсем хреново!
– Ну значит мне совсем хреново! – внезапно обозлился мужичок. – И чо?
– Да будет тебе, – осёкся профессор, – я не хотел тебя обидеть, честно. Пойдём-ка лучше взбрызнем где-нибудь по капельке. За встречу!
Женька неловко переступил с ноги на ногу, посмотрел вдаль и опять вздохнул.
– Я совсем на мели, старик, – с тоской в голосе промолвил он, отчего у Лёхи защемило сердце.
– Да брось ты, я угощаю! – благодушно заявил он, обнял бывшего товарища за плечи и поволок к ближайшему заведению с яркой неоновой вывеской «Кафе-гриль. Работаем круглосуточно».
Выпили за встречу, закусили маринованными корнишонами, грибочками.
Привычные охи-ахи, всхлипы «…а помнишь?» – неизбежная иллюстрация несбывшихся надежд и горечь разочарований за стаканчиком «Смирновской №57». Да, суровая взрослая жизнь сломала не одну детскую мечту, не одну судьбу исковеркала.
