Один мудрый человек, его звали Герберт Уэллс, сказал, что каждый может написать книгу, и эта книга будет рассказывать о его жизни.
Ну что же, посмотрим, получится ли у меня. И ещё вопрос, а будет ли она интересной? Насколько мне известно, тут уж Герберт ничего не обещал. Что ж, придётся рискнуть, а вдруг будет?
Но прежде, чем начать, надо определиться, насколько она будет откровенной. Однозначно, она должна быть откровенной. Но тут же возникает этическая проблема. Про себя-то я могу писать всё, что вздумается, а другие тут причём? Никто согласия не давал, чтобы их жизненные фрагменты я выставляла на всеобщий просмотр. Думаю, единственный выход, писать под псевдонимом, имена частично изменить и никому не признаваться в своём авторстве. Это, конечно, если книга будет иметь успех. Нескромно, самонадеянно, но «плох тот солдат, который не мечтает стать генералом».
А если вдруг кто-то когда-то меня раскусит и поймёт, что в книге описаны мои родные, знакомые, друзья и недруги, и спросит, правда ли то, о чём я написала, я улыбнусь и скажу: «Ну, конечно же, нет. Где-то что-то основано на реальности, но и своему воображению я дала разгуляться».
Тем более, что воображению в любом случае надо дать волю, ведь не настолько же моя память хороша, чтобы вспомнить всё.
1
Спать ложились рано, экономили электричество. Бабушкина пенсия – всего 48 рублей. Это её ещё, спасибо, недавно удвоили. При таком малом бюджете приходилось пореже ходить в магазин. Но бабушка, не привыкшая к тратам, нередко и эту сумму умудрялась не всю израсходовать, но на «чёрный день» не откладывала, а старалась кому-нибудь остаточек отдать. «Бери, бери, тебе нужнее. Куда мне? Вон, новую пензию уж почтальонша скоро принесёт».
Но свет тратить напрасно, без особой надобности, не следовало. Поэтому, как только управлялись с делами, лезли на печь. Ступеньки лесенкой, нижняя – самая широкая, На ней и посидеть можно, вместо стульчика. Дети, бывало, за вечер не один раз лазили вверх-вниз. И улягутся уж, бабушку поджидаючи и попутно рассматривая на потолке и стенах разные пятнышки – картинки. Потом игры затеют. Бабушка кричит:
– Тише, вы, печку провалите!
«Печку провалим! – и смешно, и немного страшно, – полетим с кирпичами прям в котлы!» Но смех, смехом, а нельзя печку проваливать. Как без печки?
Наконец, бабушка выключила свет. Дети поспешно отодвигаются друг от друга.
Аришка с Андреем, всё делившие между собой только пополам, давно уж разделили и бабушку. Лечь она должна между ними. Тонкими пальчиками наощупь проверили лицо. Бабушка «смотреть» должна вверх, потому что, если она наклонит голову в сторону к одному из внуков, получится, что от другого отвернётся, а это уже неправильно. Разобрали каждый себе по бабушкиной руке и притихли.
– Ну, чаво вам рассказать?
– Что-нибудь.
Диапазон тем неширок, но не беда, можно слушать одно и то же.
Вот, например, сказка про воров, которые утянули поросёнка. Она настолько бабушке наскучила, что рассказывая её, она редко оставалась в бодрствовании. И внукам приходилось то и дело будить бабушку и подсказывать ей слова, на которых она засыпала. Ребятишек же сказка каждый раз радовала юморными приключениями неудачников и справедливой и доброй концовкой. И от того, что каждое слово этого произведения они знали уже лучше бабушки, поправляя её, если вдруг её речь свернёт не туда, сказка становилась им всё родней.
Совсем по-другому звучали бабушкины рассказы о Боге. Здесь она сама увлекалась, вспоминая услышанные, дорогие сердцу, подробности. Жаль только, что подчас недоставало ей этих подробностей. Нужных книг не было, храмы далеко. Спасибо, дочь Варвара выручает, привозит время от времени переписанные на листочках тексты молитв. И с дочерью бабушка их тут же учит наизусть, так как сама почти неграмотная. Варвара уедет, обидно бывает забыть что-то и беспомощно смотреть на непонятные крючки. Но, впрочем, к ней часто заглядывают и заходят, так что спросить есть у кого. Вон и Аришка скоро зачитает. Эта девка молодец, понятливая.
Но сегодня мысли бабушки заняты другим.
– Мамка ваша опять учудила.
Детские маленькие сердечки болезненно сжались, как бывало всегда, когда ругали или не одобряли их мамку. И совсем другое дело, если над мамкиными поступками смеялись и восхищались их остроумием. Только вот дело в том, что так по-разному часто относились к одной и той же мамкиной проделке. Всё зависело от рассказчика. Бабушка Варвара матюкалась и орала. Бабушка печалилась и вздыхала. Бабушку было жалко. Инка Талалаева рассказывала так, что Аришка с Андреем покатывались со смеху и желали повторить мамкины подвиги.
– А что она сделала?
– Да шла она с Инкой Талалаевой мимо Быковых. Маня выскочила, стала на них ругаться. Что ей не понравилось? Не знаю. Те идут, и Маня за ними идёт, ругается. Им бы промолчать, а ваша мамка по заднице себя хлопает: «На, куси!»
Аришка притихла. Что тут скажешь.
– А Инка? – мамину молоденькую и немного бесшабашную подругу звали по имени и на ты.
– А Инка что? Хохочет, небось. Разве от Инки чего доброго дождёшься?
В отличии от бабушки, детям стало легче, что мамка не одна вела себя «вот так».
