– Эй, подруга! Ты почему до сих пор дома?! – заколотила в железную дверь смуглая темноволосая девушка лет двадцати с озорными ямочками на щеках. Правда, она особо не надеялась на успех: всепоглощающий шум и грохот проглотил и ее крик, и стук по металлу. Тогда девчонка в сердцах выругалась, не беспокоясь, что ее кто-то услышит, потянулась на цыпочки и дернула за рычажок, находившийся под самым потолком приквартирного мостка. Затем она прильнула ухом к двери, тщетно пытаясь разобрать, что происходит в квартире.
Буквально через минуту внутри железной двери что-то заскрипело, металл едва заметно завибрировал, и дверь распахнулась. На пороге возникла заспанная Эби, с усердием трущая глаза.
– Лорки?
– Ты еще спишь? Ты с ума сошла! Важная примерка! – воскликнула девушка, которую Эби назвала Лорки. Прищуренные со сна глаза Эбигейл распахнулись и наполнились ужасом.
– А сколько времени? Я проспала?
– Да! – крикнула Лорки. За спиной грохотало и лязгало так, что приходилось перекрикивать шум. Девушка стояла на узеньком мостке с перилами, тянущемся по всему периметру вдоль множества квартир сорок второго этажа, на котором сейчас жила Эби.
С квартирой ей повезло: помимо обычных вертикальных кабинок, без остановки снующих вверх-вниз и перевозящих жителей дома, почти прямо от ее двери можно было сесть на двухместное кресло фуникулера, следующего к соседнему зданию. Далеко не на всех этажах были подобные конструкции. Где-то ходили вместительные вагончики, которые отъезжали от дома только, если набиралось определенное количество человек. На некоторых уровнях ездили небольшие кабинки, которые тоже не задерживались для остановки. Но фуникулер, наверное, был самым удобным средством передвижения. В силу того, что кресла были легкими, они были расположены по всей ленте фуникулера довольно часто, и свободных мест почти всегда хватало. Беда только была в том, что Эбигейл панически боялась ездить на этих креслах.
– Вот черт! – крикнула в ответ Эби и, уже не обращая внимания на подругу, заметалась по крошечной квартирке, запрыгивая на ходу в первую попавшуюся одежду -рубашку с пышными рукавами и коричневые шаровары – и заправляя штаны в высокие шнурованные ботинки. Она хотела отправиться к богатой клиентке, одевшись как-нибудь поинтереснее, чтобы лично продемонстрировать свои навыки портнихи, но тут уже было не до хорошего. Опаздывать к такой важной птице было нельзя. Расчесав буквально на ходу отросшие за зиму до лопаток волосы, которые теперь вились на концах, Эби накинула свою новую лоскутную кожанку и, не застегивая ее, выскочила из квартиры. «Главное, куртку увидит», – подумала она.
Лорки в дверях уже не было. Разбудив нерадивую подругу, она спокойно двинулась по мостку мимо железных квартир к углу дома, чтобы там спуститься в многоместной кабинке на самый первый этаж. Оттуда по разным маршрутам сновали вагончики, один из которых должен был доставить ее в закусочную, где она иногда работала за стойкой, но чаще на кухне, потому что у нее был особый кулинарный дар. Лишь за ее супами и пирогами приходили в простую столовую в бедном районе довольно обеспеченные граждане. Приготовленные ею блюда не гнушались пробовать даже некоторые знатные дамы и кавалеры. А уж в те вечера, когда она стояла за стойкой, разливая свои фирменные коктейли, от посетителей не было отбоя.
***
Девушки познакомились и подружились, когда еще жили в тех самых «сотах», о которых Эби впервые услышала от Леобена по пути в Квартал механистов. Каким бы нереальным это не казалось, но они сразу нашли пристанище в ту самую ночь, когда добрались до Нового города. Сотами называли здесь общежития или гостиницы, в которых не было полноценных номеров. У каждого постояльца имелось лишь свое спальное место, размещенное в небольшой ячейке, с матрасом, плоской подушкой и одеялом. Соты располагались в два яруса на каждом этаже, хотя название «этажи» здесь было чисто символическое: они разделялись лишь решетчатым полом и сообщались с помощью металлических лестниц и кабинок, передвигавшихся вверх-вниз. Отсутствие широких плотных перегородок позволяло экономить пространство и увеличить этажность здания и, соответственно, вместимость гостиницы за счет частоты ярусов.
Если от света и любопытных глаз здесь можно было хоть как-то закрыться занавеской, то спрятаться от всеобщего шума было нереально. Все жители сот прекрасно знали о том, как далеко распространяются звуки, и очень старались вести себя как можно тише. Однако множество вертящихся тел, кашляющих, сопящих, дышащих, храпящих во сне, находились словно в едином звуковом поле, и все непроизвольные шумы постоянно наполняли гостиницу. Зато жилье там было более чем дешевым, и почти всегда можно было найти свободную ячейку, чтобы переночевать.
Вновь прибывшим Лео с Эби, к сожалению, достались две соты очень далеко друг от друга, в разных концах бесконечного коридора, хоть и на одном этаже. Девушка, которая предыдущую ночь провела еще в довольно удобной квартире вора, залезая в тесную ячейку, вдруг почувствовала нестерпимую горечь и жалость к себе. Она не так все задумывала, она шла в город, готовая к лишениям, но ей еще никогда не приходилось ночевать в таких условиях. Подбадривая себя мыслями, что существуют варианты и похуже: например, ночевка на промозглой осенней улице или в кутузке Управления стражи, Эби полезла наверх, на второй ярус, где ей отвели спальное место. Было поздно, и общий свет уже погасили, оставив еле заметные газовые ночники, и в темноте девушка промахнулась ногой мимо ступени. Ударившись коленом о железную ступеньку, она не выдержала и съехала вниз, держась руками за вертикальные поручни. Прислонившись к железной стенке, Эбигейл беззвучно заплакала, выливая из себя вместе со слезами все, пережитое за этот очень долгий и трудный день: прощание с любимым, который оставил ей волшебный поцелуй на память; нападение жуткого металлического существа, которое пыталось высосать из нее жизнь, отравив своим страшным ядом не только тело, но и душу; долгий поход до Нового города по неприветливым, холодным улицам. И этот день, длившийся, казалось, целую неделю, должен был закончиться в неуютной железной ячейке, среди огромного количества сот, в каждой из которых сопел и вертелся чужой, незнакомый ей человек.
